Читать интересную книгу Полное собрание сочинений в трех томах. Том 2 - Мольер Жан-Батист

Дамис (Клеанту).

Поговорите с ним о свадьбе Марианы. Боюсь, не по нутру Тартюфу наши планы: Уж, верно, неспроста так медлит мой отец. А речь — о счастии для четырех сердец: Коль будет отдана моя сестра Валеру, То за его сестру я, по его примеру, Посватаюсь…

Дорина.

Идет!..

(Дамису.)

Вам лучше помолчать.

Дамис уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Клеант, Дорина, Оргон.

Оргон.

А, шурин, здравствуйте!

Клеант.

С приездом, милый зять! Сейчас приятного, поди, в деревне мало?

Оргон.

Дорина!..

(Клеанту.)

Милый брат! Позвольте мне сначала Порасспросить, что здесь случилось без меня. Ведь был в отсутствии я, шутка ли, два дня!

(Дорине.)

Дорина! Расскажи о новостях мне вкратце. Что вы тут делали? Здоровы ль домочадцы?

Дорина.

Да вот у госпожи позавчерашний день Вдруг приключился жар и страшная мигрень.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина.

Тартюф? По милости господней Еще стал здоровей, румяней и дородней.

Оргон.

Бедняга!

Дорина.

Так у ней болела голова, Что госпожа была под вечер чуть жива. Хоть вышла к ужину, но вовсе есть не стала.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина.

Тартюф? Наелся до отвала. С благоговением окинув взором стол, Двух жареных цыплят и окорок уплел.

Оргон.

Бедняга!

Дорина.

Госпожа страдала все жесточе И не сомкнула глаз в течение всей ночи: То жар ее томит, а то озноб трясет, И я с ней маялась всю ночку напролет.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина.

Тартюф? С трудом прикончив ужин, Решил он, что покой его утробе нужен. От всяческих земных тревог себя храня, В постели пуховой храпел до бела дня.

Оргон.

Бедняга!

Дорина.

Госпожа, вняв общим настояньям, Позволила лечить себя кровопусканьем, И бодрость прежняя к ней возвратилась вновь.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина.

Тартюф? Когда пускали кровь (Ей, сударь, не ему), не двинул даже бровью. Желая возместить ущерб ее здоровью, За завтраком хватил винца — стаканов пять.

Оргон.

Бедняга!

Дорина.

И теперь тут снова тишь да гладь… Но вашей поспешу я доложить супруге, Как огорчила вас весть об ее недуге.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Клеант, Оргон.

Клеант.

Она же вам в лицо смеялась, милый брат! И пусть мои слова вас даже прогневят, Но с вами все-таки лукавить я не буду: Нельзя не осудить столь странную причуду. Как этот человек забрал над вами власть? И можно ль под его влиянье так подпасть, Чтобы забыть про всех? Я понимал, когда вы Кров дали бедняку, но…

Оргон.

Шурин! Вы не правы. Ведь вы его еще не знаете совсем.

Клеант.

Не знаю? Может быть. Но видел. А меж тем В подобных случаях я доверяюсь глазу.

Оргон.

Лишь познакомитесь получше с ним — и сразу Его приверженцем вы станете навек. Вот человек! Он… Он… Ну, словом, че-ло-век! Я счастлив. Мне внушил глагол его могучий, Что мир является большой навозной кучей. Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат! Ведь если наша жизнь — лишь гноище и смрад, То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете? Теперь пускай умрут и мать моя, и дети, Пускай похороню и брата, и жену — Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну.

Клеант.

Да… Это чувство впрямь на редкость человечно.

Оргон.

Я повстречался с ним — и возлюбил навечно… Он в церкви каждый день молился близ меня, В порыве набожном колени преклоня. Он привлекал к себе всеобщее вниманье: То излетали вдруг из уст его стенанья, То руки к небесам он воздымал в слезах, А то подолгу ниц лежал, лобзая прах; Когда ж я выходил, бежал он по проходу, Чтобы в притворе мне подать святую воду. Я выспросил его слугу (ему во всем Хозяин — образец); он мне признался в том, Что бедствуют они: нет средств на пропитанье. Тартюфу предложил я вспомоществованье, Однако он пенял на щедрость лепт моих: Не стоит, дескать, он благодеяний сих, И, в скромности своей довольствуясь немногим, Излишек отдавал он сирым и убогим. Вняв небесам, приют я предложил ему, И счастье с той поры царит в моем дому. Тартюф во все дела со мной вникает вместе, Стоит на страже он моей семейной чести, Ревнивей он, чем я. Чуть кто к моей жене С любезностями — он тотчас доносит мне. Как добродетелен! Какого полн смиренья! Себе же самому вменяет в преступленье Ничтожнейший пустяк, безделку, чепуху. Вот — за молитвою поймал на днях блоху Так небу приносил потом он покаянье, Что раздавил ее без чувства состраданья.[20]