вами. Я буду вас защищать.
— Меня? Зачем?
Моё недоумение было глубоким и искренним – я в тунике совершенно неуязвима, зачем мне ещё и защитник? Но, поразмыслив и опять посоветовавшись со Всёлей, в конце концов, согласилась.
— У него есть знания, Ольга. И они могут пригодиться. Пусть присматривается. Да и как Машэ в обморок падать не будет, а лишняя пара рук тебе всегда пригодится.
Последний аргумент решил всё. И теперь по делу я выходила со станции вместе с магом. Но такие события, как сегодня, случались нередко. И хоть маг мне действительно помогал то тем, то другим, всё же хлопот и сложностей я обрела немало.
Вот как сегодня.
Сколько раз я объясняла ему, что применять магию за стенами станции опасно, не сосчитать. Он только кривил в усмешке губы, мол, я мужчина, для меня опасность привычна и даже необходима. А я вздыхала: маг — это такой человек, который не может не пользоваться магией, как художник не может не рисовать, музыкант — не играть.
О нет! Только не думать про музыкантов!
И так в последнее время дурные сны с участием одного знакомого музыканта одолевали и мучили, а если ещё и вспомнить Игоря специально...
Вот передо мной корчится от боли маг, о нём и буду думать.
— Не надо. Какой смысл? К вечеру само затянется, — прохрипел он и кривовато улыбнулся. — Сделала не больно и хватит. Спасибо.
Алессей прикрыл глаза. Дыхание всё ещё прерывистое – первая инъекция подействовала слабо, а сейчас боль отступала медленно. Раны выглядели привычно: жутко и нереально в своём бескровном зиянии.
Я снова призвала тунику и инструменты, промыла всё, немного забрызгала восстанавливающим раствором, чтобы помочь регенерирующим тканям строительным материалом. Накрыла стерильной салфеткой. И села рядом — подождать, отдохнуть. Рассказать, как там наша спасённая.
Я не бездушная, как может показаться. Сначала я пыталась зашивать эти страшные ранения Алессея, переживала каждый раз, всё ли у него в порядке.
А потом как-то в похожей на сегодняшнюю ситуацию отвлеклась на своего главного гостя, к которому собственно Всёля меня и перекидывала. Там было много работы, кое-что пришлось ещё и переделывать, потому что пострадавший был немного не в себе, сдирал повязки и вставал, любыми средствами стремился помешать мне. По итогу вредил только себе. В общем, к Алессею я смогла вернуться через полдня.
Выглядел он ужасно: истерзанный болью, измученный скручивающими его судорогами исцеления. Но раны выглядели так, что руки не тянулись за инструментами — моё вмешательство не требовалось. И самое большее, что требовало его состояние, — обезболить его муки.
Всёля сказал мне тогда:
— Не лезь, Ольга. Это его выбор. Он так решает свои проблемы, не мешай ему.
— Но ведь это больно! — вопила я мысленно.
— Всё равно не лезь. Ему это нужно. Не спрашивай зачем — не знаю.
С тех пор так и повелось: мучаясь виной и бездействием, я помогала Алессею только одной-двумя инъекциями с обезболиванием, а потом сидела рядом, пока он медленно приходил в себя. Сидела и болтала о всякой чепухе, отвлекая его и отвлекаясь сама.
И не раз он гнал меня отдыхать, а я отказывалась уходить. Просто не могла уйти, пока не увижу, что у него дела идут на лад.
Вот и сейчас присела в кресло у его кровати и стала рассказывать, что уловила из речи орущей толпы по подсказкам Всёли. Спасённая девчонка оказалась ведьмой, которую в чём-то обвинили и бросили на съедение диким зверям.
Не очень я поняла, как этих зверей сдерживали, чтобы не пострадала орущая толпа, но это и неважно.
Алессей не отвечал, только брови его двигались. Мне этого хватало, чтобы понять — ему интересно слушать мой рассказ. И я описывала, как сшивала ведьме рваные раны, как придумала уменьшить будущие шрамы, и что должна скоро прийти в себя. Всё же организм очень молод, да и ведьмины силы, так близкие природе, наверняка помогут ей поправиться.
Такие разговоры вслух иногда мне давали какую-нибудь новую идею по лечению или по новому инструменту, иногда приносили ответ на вопрос, который давно не мог решиться, и поэтому я любила такие минуты — говоришь, погружаясь в себя, размышляешь, переосмысливаешь, вроде и слушатель есть, но и никто не перебивает.
Я замолчала, задумавшись.
— Иди уже, отдыхай, Ольга, — тихо проговорил Алессей, не открывая глаз. — Всё хорошо. Обещаю — буду жить.
Я только вздохнула.
— Да, надо. Но ещё к ведьме загляну.
Девушка лежала, вытянувшись и закрыв глаза. Выглядела настолько хорошо, что казалась не спящей, а играющей в спящую. Нет, швы никуда не делись. Те, что были на лице, так и вовсе бугрились и краснели даже из-под тонкой пленки перевязочного материала. Но регенерация была хорошо заметна: отёк спадал, покраснение уменьшалось, да и общее состояние девушки радовало.
Я посчитала пульс, потрогала висок. Горячки не было. Очень хорошо, пусть спит.
— Странно, — тихо прошептала в голове Всёля, будто разговаривая сама с собой.
— Что странно?
— Не знаю.
Я ещё раз внимательно всмотрелась в черты девушки, обезображенные когтями хищника: спокойные, расслабленные. Дыхание ровное, неглубокое. Рот чуть приоткрыт, как у маленьких детей, что крепко спят.
Просканировала ещё раз. Внутри процессы восстановления тоже шли и даже, кажется, лучше, чем снаружи. Посчитала, сколько прошло времени после последней инъекции, и на всякий случай уколола ещё — пусть девочка поспит спокойно. А к утру, глядишь, и подживут раны. И, возможно, к следующему вечеру можно будет и отпустить. Видимо, ведьма она сильная.
Пока шла к себе и готовилась лечь спать, рассуждала о том, как обезопасить её после возвращения в явно недружелюбный мир. Выйти с ней вместе и назваться богиней? Сказать, что она под моей защитой? Или подыскать ей другой мир, где ей будут рады? Всёля не участвовала — видимо, отвлеклась по своим вселенским. Была ещё какая-то интересная мысль, но додумать не успела — провалилась в сон, едва закрыла глаза.
А ведь даже не чувствовала сонливости...
Утром проснулась не рано, по ощущениям — ближе к обеду, и это встревожило.
— Всёля! Почему не разбудила?!
— Тебе нужно было отдохнуть.
И пока она кратко докладывала, что всё в порядке — Машэ и маг с утра уже успели немного повздорить, Шакрух гоняет по лесу, ведьма у себя в комнате и, кажется, спит, — я быстро умывалась и одевалась.
Если не поссорились, а просто повздорили