Читать интересную книгу Ельцин - Тимоти Колтон

Горбачев пошел на попятную не только в экономике. Он расширил круг президентских полномочий, назначил на ключевые посты непримиримых противников реформ (например, премьера Рыжкова Горбачев заменил министром финансов Валентином Павловым), использовал войска против националистов в странах Балтии и на Кавказе. Проводя консультации по вопросу нового Союзного договора, о необходимости которого он заявил 11 июня 1990 года, за день до провозглашения суверенитета России, Горбачев ни в чем не уступил республикам.

В ноябре 1990 года Ельцин посетил Киев, где он выступал перед парламентом и на равных общался с украинскими официальными лицами. 19 ноября Ельцин и его партнер по переговорам Леонид Кравчук подписали договор о сотрудничестве на ближайшие десять лет. По договору признавались существующие границы, что закрепляло права Украины на Крымский полуостров, в 1954 году выведенный Хрущевым из состава РСФСР и переданный Украине. В Крыму, населенном преимущественно русскоговорящими, была расположена база Черноморского флота СССР. По словам известного националиста Вячеслава Чорновила, Ельцин «привнес в переговоры очень конструктивную ноту», поддержав перспективу большей автономии Украины от Москвы без разрыва тесных связей с Россией[703]. Через месяц Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан (пятая и четвертая по значимости союзные республики) сформировали «совет четырех» и начали работать над собственным договором в противовес горбачевскому. В январе 1991 года советские войска устроили показательное подавление протестных выступлений в Литве и Латвии. В перестрелках возле телевизионных башен в Вильнюсе и в Риге погибло двадцать человек. Озабоченный тем, что подобные действия пагубно скажутся на демократизации, Ельцин сурово их осудил и обратился к русским солдатам в прибалтийских гарнизонах с призывом не совершать «неправильных шагов». Анатолий Черняев в сохранившемся у него черновике письма Горбачеву пеняет ему: «Вы начали процесс возвращения страны в цивилизацию, но он уперся в Вашу же установку о „едином и неделимом“. Мне и другим Вашим товарищам Вы не раз говорили, что русские никому не простят „развала империи“. А вот Ельцин от имени России это нахально делает. И мало кто из русских против этого протестует»[704]. 19 февраля Ельцин впервые заговорил публично об отставке Горбачева. Горбачев же сказал помощникам, что «песенка Ельцина спета» и что время работает против него[705].

Еще одна проблема была связана с правом России действовать на внешнеполитической арене. Госсекретарь США Джеймс Бейкер, находившийся в Москве 14–16 марта 1991 года, отказался встретиться с Ельциным частным образом, после чего Ельцин отклонил приглашение на званый обед в посольстве. Посол Джек Мэтлок счел его поведение «мелочным и обреченным на провал»[706]. В середине апреля Ельцина довольно холодно принимали в Европейском парламенте в Страсбурге, откуда он уехал через несколько дней; не смог он добиться и того, чтобы президент Франсуа Миттеран встретился с ним в Елисейском дворце[707]. После визита во Францию Ельцин снова штурмовал США. Через Мэтлока он сообщил о своем желании повторно посетить Вашингтон и быть должным образом принятым президентом. В Америку он отправился незадолго до принятия присяги на посту российского президента, но всего лишь по приглашению сенаторов Роберта Доула и Джорджа Митчелла, а вовсе не президента Буша. Принимая Ельцина в Розовом саду 20 июня, Буш всячески подчеркивал свои отношения с советским правительством и упоминал Горбачева чаще, чем Ельцина. Страсбург и Вашингтон напомнили о том, «что Запад смотрит только на Горбачева»[708].

Это было верно относительно большинства западных лидеров, но не всех: Маргарет Тэтчер стала искренней поклонницей Ельцина с первой их встречи, и ее преемник, Джон Мейджор, разделял ее точку зрения. К ним присоединился Ричард Никсон, 37-й президент США. Никсон приехал в Москву сразу после Бейкера и встретился с Ельциным. Сотрудники неверно проинформировали Ельцина о семейной истории его гостя — сказали, что дед Никсона некоторое время жил в Екатеринбурге, в то время как на самом деле дед Никсона никогда не выезжал за пределы Соединенных Штатов. Фразу Ельцина Никсон выслушал спокойно, промолчал, а потом перешел к обсуждению текущей политической ситуации[709]. Никсону, который обсуждал будущее коммунизма и капитализма еще в июле 1959 года во время прославленных «кухонных дебатов» с Никитой Хрущевым, увиденное и услышанное в 1991 году понравилось. Вернувшись в Нью-Джерси, он сказал помощнице, что поездка в Россию преподнесла ему один сюрприз. «Какой же?» — спросила она.

Никсон поднял палец: «Одно слово — Ельцин».

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он продолжил: «Черт побери этих репортеров! Их послушать, так можно подумать, что Ельцин — некомпетентный, бесчестный дурак. Единственная причина, по которой журналисты так ужасно к нему относятся, — это его острые углы. В нем нет горбачевского лоска и утонченности». Никсона слегка передернуло, поскольку это описание в такой же степени относилось к нему самому. «Он работает и вдохновляет людей, несмотря на то, что пишет о нем западная пресса».

Неповиновение Ельцина напоминало Никсону его самого. «Этот парень обладает огромной политической привлекательностью. Он обладает потенциалом великого революционера. Он умеет заряжать людей и перетягивает на свою сторону даже молчаливое большинство, — сказал Никсон, делая параллель еще более явной. — Он — очень прямой человек. Он смотрит вам прямо в глаза и абсолютно убежден, что у коммунизма больше нет будущего. Для Соединенных Штатов Ельцин однозначно полезнее, чем Горбачев. Но я не думаю, что он хочет получить его работу».

«Вы хотите сказать, что он не хочет возглавить Советский Союз, а хочет руководить независимой Россией?»

«Верно, потому что он знает, что у Советского Союза нет будущего. Никакого… Если будущее есть у России, то это Ельцин»[710].

Об этом Никсон говорил на встрече с президентом Бушем и в своих интервью, а также не раз писал в статьях.

Во время июньского визита Ельцина в Вашингтон американцы получили возможность оценить его способность сразу переходить к главному. На одном ужине он начал произносить подготовленную речь, но через две минуты передал текст переводчику, чтобы тот прочел ее по-английски. «Это вдвое сократило время выступления, и, когда оно кончилось, присутствующие устроили ему восторженную овацию стоя»[711]. Штатные аналитики американской разведки с этого момента начали относиться к Ельцину с уважением. В секретном отчете, распространенном среди государственных учреждений 1 июня советским отделом Центрального разведывательного управления, утверждалось, что правительство и пресса уделяют слишком много внимания выходкам Ельцина, его сильному желанию власти, отношениям с Горбачевым и тактике — «его сказочная персона и выдающаяся политическая одиссея к этому располагают». Но подобная картина является далеко не полной, и настало время признать это. «В противовес стереотипу, у Ельцина есть цели, которые он настойчиво преследует, и стратегия их достижения. Это очень важно не только потому, что цели определяют его действия, но еще и потому, что они в общих чертах отражают российскую демократическую альтернативу имперскому авторитаризму традиционалистов». Особое впечатление на аналитиков ЦРУ произвела способность Ельцина поддерживать движение к переменам в советском обществе и его «тонкое восприятие взаимозависимости целей»[712].

Свое положение в парламенте Ельцин рассматривал как ступеньку к российскому президентству. Большинство его соратников были более заинтересованы в законодательной деятельности и принимали менее активное участие в политике в отношении советского Центра. Даже Владимир Исаков, председатель Совета Республики (одной из двух палат российского Верховного Совета), профессор юриспруденции из Свердловска, политический центрист, был обеспокоен склонностью Ельцина действовать в одиночку. Ельцин выслушивал советы, в принципе соглашался, а потом поступал так, «словно разговора никогда не было»[713]. В феврале — марте 1991 года взаимная вежливость в группе исчезла, и бурные сессии Верховного Совета и съезда сопровождались проельцинскими уличными демонстрациями, в которых принимало участие до 300 тысяч человек. К местам демонстраций стягивались солдаты и милиция. Спасение Ельцина заключалось в том, чтобы заставить законодателей вынести вопрос об учреждении поста президента на всесоюзный референдум, который 17 марта должен был определить будущее СССР. 70 % российских участников высказались за сохранение союза, и 71 % поддержал идею прямых выборов Президента России. Пройдя по самой грани, Ельцин убедил парламент назначить выборы на 12 июня, годовщину принятия декларации о суверенитете, еще до того, как были согласованы президентские полномочия, что предстояло сделать 24 мая, всего за три недели до выборов. Фракция «Коммунисты за демократию», возглавляемая усатым героем афганской войны, летчиком-полковником Александром Руцким, обеспечила необходимое количество голосов.