Читать интересную книгу Ельцин - Тимоти Колтон

С приятным чувством, оставшимся после напряженной борьбы и висевшей на волоске победы, Ельцин въехал в российский Белый дом — новый сверкающий небоскреб из мрамора и гранита недалеко от американского посольства, на набережной реки Москвы, — где располагалась законодательная и исполнительная власть РСФСР. Просторный кабинет Ельцина, прежде принадлежавший Виталию Воротникову, размещался на пятом этаже, подняться туда можно было на отдельном лифте. На новой должности Ельцин имел право сформировать небольшой секретариат и взять на оплачиваемую работу Александра Коржакова, а также своих помощников из провинции — Валерия Борцова, Валентину Ланцеву и спичрайтеров из УПИ. Некоторые из них жили буквально на чемоданах, разместившись в гостиницах, загородных общежитиях и даже на вокзалах[677]. Возглавить группу Ельцин предложил Виктору Илюшину, аппаратчику из Свердловской области, который работал с ним и в Московском горкоме. По переработанной Конституции РСФСР, Ельцину, как Председателю Верховного Совета, предстояло назвать кандидатов на пост главы правительства республики. 15 июня 1990 года первым премьер-министром Ельцина был утвержден Иван Силаев, один из вице-премьеров Рыжкова, бывший министр авиационной промышленности СССР. Вместе с Ельциным они выдвинули кандидатуры на министерские посты и обеспечили им поддержку парламента. Зам Ельцина по комитету Съезда народных депутатов СССР Михаил Бочаров, сыгравший большую роль в его избрании на пост председателя российского парламента, полагал, что пост премьера будет предложен ему. Бочаров был активным членом Межрегиональной группы и во время выборов сопредседателей занял шестое место, то есть вполне мог бы войти в руководство. Он был главным каналом связи между «Демократической Россией» и первым Съездом народных депутатов России, выполняя эту работу, пока Ельцин находился в отпуске. По версии Бочарова, сначала Ельцин предложил стать премьер-министром ему, но потом, когда тот показал ему список предполагаемых членов кабинета, снял свое предложение. Бочаров добавляет, что был момент, когда Ельцин собирался сам стать премьер-министром, а ему предлагал возглавить парламент. Позже Бочаров превратится в одного из самых яростных критиков Ельцина — первого из множества обиженных претендентов на высокие посты[678].

Собственный триумф и консервативные настроения, царившие в правящей партии, еще больше отдалили Ельцина от коммунистического братства. 19 июня Компартия РСФСР избрала своим первым секретарем Ивана Полозкова, бесталанного аппаратного динозавра. Кандидат Ельцина, политический центрист Олег Лобов, занял во время голосования второе место. Лобов, приехавший из Свердловска в Москву в 1987 году, в 1989-м был направлен в Армению вторым секретарем республиканского ЦК и не являлся официальным делегатом на съезде российской партии. Если бы он чуть лучше подготовился и победил, Ельцин мог бы попытаться прийти к соглашению[679]. Ельцин уже заявлял, что, будучи избранным на пост руководителя российского съезда, он должен сохранять беспристрастность — то есть выйти из партии или временно приостановить свое членство в ней. На XXVIII съезде КПСС, который состоялся в начале июля, он призвал к превращению партии в «Партию Демократического Социализма» или в «Союз Демократических Сил», который занял бы свое место в многопартийной демократической системе. Ельцин прямо указал на тех, кто не был способен порвать с «аппаратной партией» прошлого: «Тот, кто думает о каких-то иных вариантах, пусть посмотрит на судьбу компартий в странах Восточной Европы. Оторвались от народа, не поняли свою роль — и оказались на обочине»[680].

Горбачев не клюнул на приманку. Ельцин вместе с Гавриилом Поповым и московскими либералами обсуждал коллективное письмо о выходе из партии. Переговоры об этом велись в подмосковном лесу рядом с дачей Попова, чтобы сбить с толку ищеек КГБ[681]. Но, как обычно, Ельцин поступил по-своему. Он «буквально измотал своих спичрайтеров», требуя снова и снова переписывать свои замечания, и репетировал «все детали решающего момента — как он поднимется на трибуну, как покинет зал после выступления, через какую дверь пойдет»[682]. 12 июля он попросил у Горбачева слова, поднялся на трибуну съезда и заявил, что выходит из партии. Пуповина была перерезана через 29 лет. «С учетом перехода общества на многопартийность, — сказал он, — я не смогу выполнять только решения КПСС»[683]. После этого он двинулся прочь из зала Кремлевского дворца съездов по центральному проходу под крики и свистки с мест. Советское телевидение передавало трансляцию съезда с задержкой. Когда показывали его заявление, Ельцин вышел из своего кабинета в Белом доме в коридор, чтобы увидеть себя на единственном большом экране, установленном в здании. «Его лицо было напряжено; казалось, он не замечает ничего и никого вокруг… Все его внимание было обращено на экран. Реакция окружающих, в основном симпатизировавших этому шагу, его не интересовала: ему важно было увидеть себя со стороны. Как только картинка сменилась, он так же молча, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь и не прощаясь, вернулся в кабинет. То был, несомненно, один из главных переломов в его жизни»[684]. Похоже, Ельцин оставил свой партбилет в зале заседаний, поскольку члены семьи больше его не видели (медали советского периода Ельцин бережно хранил); не нашли партбилета и в его личных документах в 2007 году[685].

Тем вечером помощник и наперсник Горбачева, Анатолий Черняев, написал ему записку о «музыкальном моменте» Ельцина: «Вы зубами рвали, чтобы сохранить за собой пост генсека партии, Ельцин плюнул ей в лицо и пошел делать дело, которое вам надлежало делать»[686]. На том же съезде люди, принимавшие самое активное участие в борьбе с Ельциным, — Егор Лигачев, Николай Рыжков, Виталий Воротников и Лев Зайков, который в 1988 году объявил, что время Ельцина кончилось, — были выведены из состава Политбюро. Коммунистической партии Советского Союза оставалось жить всего 13 месяцев.

Группа Горбачева воспринимала «российскую идею» Ельцина как дымовую завесу, маскирующую его стремление к власти. «Вдруг он российским патриотом стал, — язвительно заметил на одном майском заседании Политбюро Вадим Медведев, — хотя никогда и не вспоминал о России до этого. Это… нечестная политическая игра». «Почему Ельцин подхватил этот вопрос? — спросил Горбачев на том же заседании. — Все подхватывает, чтобы сыграть. Использовать для того, чтобы пробраться к власти в России. И через Россию взорвать и КПСС, и страну»[687].

Хотя оппортунизм сыграл здесь свою роль, Ельцин не превратился в политического экстремиста, и этим дело не исчерпывалось. Он не впервые задумался о первенстве России внутри СССР. Еще в Свердловске он размышлял о России как о нелюбимой приемной дочери Советского Союза и разрабатывал планы придания ей нового статуса и передачи определенной власти регионам. Хотя до выборов 1990 года права россиян не были для него приоритетными, в первом же выступлении на Съезде народных депутатов СССР в мае 1989 года он поддержал необходимость «территориального суверенитета», «экономической и финансовой самостоятельности» всех советских республик, одобрительно отозвавшись о предложении Латвии[688]. К этому времени, несмотря на резкую критику со стороны Медведева и Горбачева, пытавшихся скрыть этот факт, «российские» настроения уже пользовались популярностью среди элиты РСФСР. Отчасти их возникновение было вызвано распространением националистической заразы в Прибалтике и других республиках, отчасти они объяснялись недовольством по поводу принятого 26 апреля 1990 года решения Съезда народных депутатов СССР, которое уравнивало в правах 15 «союзных» республик СССР и около 30 «автономных» республик, этнических регионов, расположенных на территориях союзных республик, преимущественно в России. «Ни одно другое действие не могло лучше подчеркнуть утверждение Ельцина о том, что Центр игнорирует и подавляет Россию и что России нужен сильный лидер и право отменять на своей территории действие союзных законов»[689]. Боевым кличем России стала декларация, принятая съездом 12 июня 1990 года. Она провозглашала «суверенитет» России, то есть право на национальное самоопределение, территориальную целостность и примат российских законов над союзными (как только будет принята новая советская конституция или заключено федеративное соглашение)[690]. Декларация получила почти полную поддержку депутатов, даже Воротникова и коммунистов. При поименном голосовании 907 человек проголосовали за, 13 — против и 9 воздержались. Ельцин в интервью со мной вспоминал то голосование и последовавшую за ним оглушительную овацию как кульминацию своей работы в Москве. «Для меня… вообще у всех, кто присутствовал в зале, это был момент ликования»[691]. Джинна выпустили из бутылки. В ноябре 1988 года манифест приняла Эстония, следом за ней — еще пять союзных республик, а остальные сделали это до конца 1990 года (последней о своем суверенитете в декабре 1990 года объявила Киргизия).