— Ты придумываешь туалеты для своего психиатра?
— Она улыбается.
— А что? Он нуждается в помощи. Потом, днем, у нас групповая терапия, я частенько ее пропускаю.
А в промежутках — ем и читаю.
— И что ты выяснил насчет себя?
— Что я самовлюбленная скотина, хотя не настолько самовлюбленная, как моя мать, которая решила свести счеты с жизнью, точно зная, что отец сделает то же самое, а мы с Беном останемся одни.
— Да уж. — Бет смотрит на ковер под ногами, в геральдических лилиях и с плюшевым ворсом. — Но вы разговариваете? На самом деле разговариваете?
Я громко смеюсь:
— А чем тут еще заниматься?
— Да я понимаю… ну… иногда легче спрятаться.
— Спрятаться? Здесь негде. Поверь мне, я пробовал.
Она неловко ерзает в кресле, ей не особенно комфортно рядом со мной.
— До сих пор не понимаю, почему ты мне не рассказал.
Мотаю головой:
— Не мог. Я много раз об этом думал, но уж если начал лгать, то легче этой линии и держаться.
— А почему ты солгал мне в самом начале?
— Ты бы меня бросила.
Мой сухой ответ звучит громче, чем я хотел.
Она молча качает головой.
— Я так думал, Бет. Возможно, был не прав.
Я думал: ты узнаешь, из какой странной семейки я происхожу, и уйдешь.. И не забывай, я существовал тогда в режиме выживания.
— Я бы никогда не осудила ни тебя, ни твоих родителей.
А Бен? Ты не считаешь, что…
— Пожалуйста, не надо. Не сейчас.
Она колеблется, словно хочет что-то сказать, но не решается. Я с облегчением вздыхаю. Если честно, наш разговор очень напоминает беседу в кабинете у Тома.
— Ладно. Как дела у Мег? Я что-то волнуюсь.
— Как будто лучше. Время лечит. Она снова рядом с друзьями, на последнем курсе. Все наладится.
— А ты?
— Фильм сейчас в производстве. Я хотела съездить и посмотреть, как снимают фрагмент, где звучит песня, но, если честно, после всего, что произошло…
да еще переезд.
Я не спорю.
Бет смотрит мне за плечо:
— Не оборачивайся. Кажется, там твой бежевый психиатр, он идет в нашу сторону.
Я все-таки кручу головой. Действительно, Том.
В нескольких шагах от нас.
— Мои извинения, Адам, не хочу вам мешать, но я оставил для вас у администратора книгу.
— Спасибо.
Он кивает, косится на Бет и уходит. Я не хочу представлять их друг другу. Порой лучше, если те, кого обсуждаешь, остаются безликими.
— Ты прав. — Бет отводит от него взгляд. — Капец какой вкус.
Мы еще немного сидим и пялимся на местную публику.
Потом она начинает прощаться.
— Может, еще побудешь? — прошу я.
— Адам, мне еще весь дом упаковывать.
— Конечно, разумеется. Ну, хоть четверть часа!
Расскажи что-нибудь веселое. Чтобы я потом вспоминал и смеялся. Ты уйдешь, а я буду торчать на групповой терапии, слушать странные признания чужих людей, вспоминать твой рассказ — и хихикать.
Она колеблется, и я понимаю, что ведь и мою собственную судьбу можно назвать странной. Потом все-таки заводит историю о том, что Карен не теряет надежды устроить ее личную жизнь. Я стараюсь не проявлять своего отношения. Бет, оказывается, зарегистрирована на сайте знакомств. Вот уж не смешно.
Впрочем, в нужных местах я делаю правильные гримасы и стараюсь не показывать, что чувствую на самом деле.
Краем глаза замечаю, что Том снова идет в нашу сторону, и испытываю угрызения совести. Какого черта я здесь торчу, если не могу не притворяться даже в такой малости?
— На самом деле не уверен, что мне это нравится.
— О чем ты?
— О сайте. О сайте знакомств.
Бет на миг замирает, поднимает с пола сумку и смотрит мне в лицо:
— Это вроде как не твое дело, верно, Адам? Мы разошлись и рано или поздно разведемся. Я пришла, чтобы помочь тебе преодолеть черную полосу после смерти Ноя. Многие бывшие жены не пришли бы. Но не надо считать, что у тебя есть право и дальше влиять на мою жизнь.
Я с трудом сглатываю.
— Да. — Пытаюсь спасти разговор, но она уже встает. И когда я тоже поднимаюсь, ее сумка оказывается ровно между нами. — Прости.
— Ты всегда сначала совершаешь… нечто, а потом с готовностью просишь прощения. Поменять порядок действий не пробовал? Может, обсудишь это с Томом? — Она наклоняется к моей щеке, однако прикосновения губ я не ощущаю. — Пока, Адам.
Всего хорошего.
Поворот, стук каблучков — и Бет уходит.
Наверное, мне уже пора привыкнуть. Но всякий раз меня начинает трясти. Я боюсь, что однажды она вот так уйдет — навсегда.
Именно об этом я говорю в тот же день в группе.
Нас шестеро, совсем маленькая компания. И работает с нами психотерапевт, которого я прежде не видел, Фиона. Члены группы быстро сходятся на том, что я боюсь не столько потерять Бет, сколько остаться один, что мой самый главный страх — оказаться всеми брошенным. Сначала я спорю. Мне вполне уютно наедине с собой. Вопреки всему, чего мне пришлось наслушаться за последний год, я хороший парень и в собственном обществе чувствую себя вполне комфортно.
Кто-то берется возражать: мол, это разное: выбрать одиночество добровольно и оказаться кем-то брошенным…
Ужасно. Неужели именно на это намекал Том, когда сказал, что родители меня бросили? Бет, бросившая меня, собирающаяся подать на развод, — она загнала меня в то же состояние? Сам с собой. Один.
Как всегда.
Благодарю группу за инсайт и уступаю очередь следующему. Вполуха слушаю то, что говорит Рози.
Она совсем молоденькая, ровесница Мег, и обычно стесняется выступать, однако сегодня ее как прорвало:
— Пусть хоть подохнут! Разве мы здесь, чтобы другие тащились от счастья? Нет. Мы здесь, чтобы вытащить из дерьма самих себя!
«Точно! Именно!» — хочется воскликнуть мне.
Но когда Рози на секунду замолкает, я лишь улыбаюсь.
— Мы отошли от темы.
Ясно, что Фиона пытается вернуть нас в русло запланированного ею разговора. Не знаю уж, что она там планировала, не слушал.
Рози подает голос:
— Спросите Адама. Как ему не противно все время просить прощения?
Язык не шевелится. Я сегодня уже столько говорил.
.. поэтому сейчас просто пожимаю плечами.
Такая юная — и столько горечи. Душа порвана в клочья. Если учесть, что ее изнасиловал собственный отец, а мать не вмешалась, Рози имеет полное право быть какой угодно. Основное впечатление — надлом и усталость.
— Мне жаль, что я не смог простить своих родителей еще тогда, в твоем возрасте. — Кладу руку ей на плечо. — Впоследствии это избавило бы меня от множества иррациональных страхов.
Я выхожу, оставив их осмысливать сказанное. Иду через вестибюль к себе в комнату и у стойки забираю оставленную Томом книгу. Захлопываю за собой дверь.
— Наконец-то один, — произношу в пустой комнате и швыряю книжку на кровать. Успеваю увидеть в заглавии слово «самоубийство».
Не буду читать! Я и без книги понимаю: мать с отцом любили себя и друг друга больше, чем меня.
Больше, чем Бена.
Я счел их решение невыносимым, я так и не смирился с ним, чтобы осознать это, никакая книга мне не нужна.
Как бы я ни воевал с собой, пытаясь оправдать материнскую неуравновешенность, я так и не смог избыть чувство, что нас с Беном предали. Мне не нужна книжка, чтобы понять, что я никогда не горевал по родителям. И что я так и не простил. Я и без книжки знаю, что должен сделать и то и другое.
Подпираю дверь спиной и сажусь на пол. Уставившись на потертые туфли, думаю: вернусь домой и обязательно их почищу. Потом вспоминаю, что дома у меня нет.
Почему я не могу плакать? Если бы мог, то, прорыдавшись, испытал облегчение.
Закрываю глаза. Мысленно заполняю «список горестных утрат». Моя жизнь с Бет, мой дом в Вейбридже, замечательные отношения с дочерью, умерший сын, умершие родители. Список того, что нужно оплакать.
Глава 41
— Мой муж — самовлюбленная скотина.