слышит их. Его глаза выглядели такими зелеными.
— Mio bel leoncino, как дела?
Он пожал плечами.
— Я в порядке, ты в порядке? Я… я видел видео.
— Видео?
Он кивнул.
— То, где в тебя стреляли. Оно было по всему Интернету. Хотя все пытались скрыть его от нас. Дона и Уайатт не видели, я проверил.
— Спасибо. Я рада, что они его не видели. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас волновался, со мной все в полном порядке. Я сегодня буду дома.
Он молчал, казалось, целую вечность.
— Итан, что случилось?
— Кто это сделал? — спросил он сердито, и на долю секунды он стал точной копией Лиама. Не веселый, беззаботный и занудный Лиам, но готовый убить любого в любое время, Лиам.
— Некоторые очень глупые люди, — ответила я.
— Вы с папой сделаете что-то правильно? Они ведь не причинят тебе боль снова, правда? — Я могла видеть, что ему было больно. Эти разговоры нельзя было вести по телефону. Мне нужно было быть там, обнять его и сказать ему в лицо, что это больше никогда не повторится.
— Мел?
Я подняла глаза, когда Лиам вернулся в палату, нахмурившись, он посмотрел на меня, а затем снова на телефон. Он подошел и взял его у меня, но расслабился, когда увидел Итана.
— Мини-я, о чем вы с мамой разговариваете? — спросил он, снова садясь рядом со мной.
— Не твое дело. А теперь отдай обратно…
— Ооо, теперь я действительно хочу знать. Сынок, — сказал он сурово.
— Ничего. Я просто спросил, когда мама вернется. — Он солгал, и даже я была шокирована. Он никогда, никогда не лгал Лиаму. Глаза Лиама на мгновение остановились на мне; он тоже это уловил, но не стал настаивать.
— Ну, мы вернемся к ужину, так что убедись, чтобы твоего дядю Нила не подпускали к кухне, хорошо?
— Ага. Пока, увидимся. — Он помахал рукой и повесил трубку.
Затем Лиам направил на меня все свое внимание, и я закатила глаза.
— Он хотел убедиться, что это никогда не повторится, хотел знать, что мы собираемся делать, но он слишком юн, чтобы беспокоиться о том, что делать. Он должен просто доверять нам.
— Нет. — Он покачал головой, убирая телефон в карман. — В его мать стрелять. Он должен волноваться и хотеть знать. Это означает, что он хочет мести и не будет удовлетворен простой верой в то, что она свершится.
— Означает ли это, что ты согласен с тем, что я возвращаюсь к работе? — Я села.
— Не настаивай, мне пришлось пообещать, что у тебя будет медсестра…
— Ты этого не делал! — Я не хотела, чтобы какая-то медсестра осматривала меня в моем собственном чертовом доме. Это слишком сильно напомнило мне Орландо, а меня в тот момент не было.
— Она будет проверять, как проходит твое восстановление, а затем уйдет. Либо это, либо еще несколько дней здесь.
Я ничего не сказала, что было равносильно согласию. Мне нужно было вернуться к работе, чтобы они, весь мир знали, что я не на системе жизнеобеспечения и даже не напугана.
— Мы должны сообщить прессе, во сколько я ухожу, чтобы они могли нас заснять, — заявила я, и выражение его лица…
— Нет.
— Почему? Потому что эта сука собирается сделае еще один выстрел? Если я сейчас спрячусь, это значит, что я напугана, что приползла домой побежденной. Если жители этого города подумают, что я не гожусь для руководства, они будут давить на меня, чтобы я подала в отставку. Я работала слишком усердно и слишком, черт возьми, долго, чтобы меня выгнали. Я знаю, ты хочешь, чтобы я отдохнула. Но я не могу… не полностью. У нас есть работа, которую нужно сделать.
— Мы делаем это по-моему, — наконец сказал он, и я знала, что спорить с ним по этому поводу бесполезно.
— Прекрасно. — Лишь бы мое лицо снова было там, и последнее, что люди помнили, не было того, что в меня стреляли.
ЛИАМ
Мы стали неаккуратными. Это был результат нашего собственного высокомерия. Кто мог в нас выстрелить? Как мы могли позволить это? Мы так долго были на вершине, наши враги были так избиты и сломлены, что мы ни разу не задумались о том, что, может быть, кто-то смотрит на нас через оптический прицел… Я ни разу не задумывался об этом; я был слишком поглощен наслаждением своей жизнью. Я даже не воспринял всерьез предупреждение Мел о Лилин и Эмилио, и, как всегда, когда дело доходило до таких вещей, ее инстинкты были верны. Я облажался, и это никогда не могло повториться.
— Она не хочет инвалидное кресло, — заявила Мина, выходя из комнаты.
— Конечно, нет. — Я усмехнулся про себя. Это было бы чертовски просто, а моя жена была непростой. Все было либо чертовски сложно, либо на грани безумия; у нее не было «простых» установок. Я бы боролся с ней до скончания гребаного времени.
Но я предпочитаю такую жизнь, чем жизнь без нее.
— Я позабочусь о том, чтобы все было готово, — сказал я, открывая дверь. Когда она снова повернулась ко мне лицом, ее красные губы сжались в жесткую линию, нос вздернулся, а руки были скрещены под грудью, я подумал, что мое сердце остановилось.
Она выглядела прекрасно. Она всегда была красива, но в тот день она выглядела особенно. На ней было повседневное белое платье с белым блейзером и коричневой шляпкой. Это был потрясающий наряд, но на самом деле каждый предмет одежды, который она носила, был пуленепробиваемым, как и мой.
— Без инвалидного кресла, это бессмысленно, — сказала она.
— Жаль, что ты так разоделась и мы никуда не пойдем; в конце концов, мы договорились сделать все по-моему. — Когда я напомнил ей, она подняла руки, как будто собиралась задушить меня, прежде чем сделала глубокий вдох.
Двигась медленнее, чем обычно, но грациозно, как обычно — очевидно, носить каблуки было все равно что ездить на велосипеде, — она села в инвалидное кресло.
— Вы чертовски расстраиваете меня,