Читать интересную книгу Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян? - Дмитрий Яшенин

Вильгельм же I был герцогом совсем неплохим и все тридцать лет своего герцогства непрестанно думал, как бы превратить свою Нормандию в королевство. Мысли у него в принципе были правильные, но социально-экономические и политические факторы, превалировавшие в данном регионе Западной Европы, не позволили Вильгельму реализовать их, и начал он самым внимательным образом изучать путеводители по окрестным странам и территориям. Долго ли, коротко ли, но добрался Вильгельм и до описаний Британских островов, начатых еще римлянами и продолженных более поздними… туристами. Описания эти произвели на него впечатление самое благоприятное. Судя по ним, были острова Британские в меру велики, чтобы, с одной стороны, не чувствовать себя стесненным, а с другой — не ждать годами, пока твои гонцы донесут твои же приказы до удаленных провинций. Население островов, с одной стороны, имело нрав храбрый и воинственный, а с другой — покорялось каждым новым агрессорам еще быстрее и охотнее, нежели предыдущим. И, наконец, от материка острова отделяло расстояние, с одной стороны, непреодолимое для шаек мелкой рыцарской шпаны, коими изобиловала эта часть континента, а с другой — легкопреодолимое для настойчивого и умелого полководца вроде него, Вильгельма. Ввиду чего, захватив острова и как следует укоренившись на них, можно будет подумать о том, чтобы вернуть обратно и свой кусочек континентальной Франции…

Тщательно изучив данную информацию и взвесив все «за» и «против», герцог Нормандский, не колеблясь более, бросил призыв по своим вассальным землям. Собрав тысячи две добровольцев, откликнувшихся на призыв, и отловив еще столько же рекрутов, пытавшихся от призыва уклониться, Вильгельм рассадил их по разнокалиберным плавсредствам (частично — собственным, частично — арендованным, частично — просто угнанным) и двинулся через Ла-Манш в направлении Англии…

И когда наконец на горизонте из белесой туманной дымки проступили контуры далекой земли, Вильгельма поразил суровый, неприступный вид высоких, крутых берегов, сложенных известняками и доломитами, очевидно, еще в третичную эпоху. В книжках, разумеется, все выглядело не так мрачно. Ох уж мне эти писатели, размышлял герцог Нормандский, рассматривая толстое покрывало тумана, укутывавшее прибрежные скалы и утесы земли, которой еще только предстояло стать Великобританией…

Герцог еще не знал, что его борьба за обладание этими землями будет не в пример более трудной и затяжной, нежели у любого из его предшественников…

Герцог еще не знал, что окаянные писатели — с полным отсутствием фантазии, характеризующим их подавляющее большинство, — приклеят ему прозвище Завоеватель, с которым он и войдет на страницы всех романов и хроник, справочников и энциклопедий…

Герцог еще не знал, что попытка его потомков отхватить у Франции кусок некогда принадлежавших ему земель во главе с Нормандией положит начало самой длительной войне в истории человечества…

Зато теперь, достигнув берегов вожделенного Альбиона, герцог наконец-то в полной мере осознал, почему Альбион этот с давних пор именуют Туманным…

На шевалье д'Артаньяна, гвардейца роты господина Дезессара, известного некоторым людям восточнее Смоленска и Пскова под именем Александра Чучнева, такое озарение тоже могло бы снизойти, случись ему подобно Вильгельму I Завоевателю оказаться на палубе корабля в тот момент, когда он приближался к Туманному Альбиону.

В самом деле, за пятьсот пятьдесят девять лет, разделивших прибытие в Англию двоих этих достойнейших людей, ни скалы, ни утесы, ни прочий береговой ландшафт не претерпели сколько-нибудь значимых изменений. Неизменным остался и прибой, все так же весело и зло бурливший у подножия скал, и туман, пышной боярской шапкой венчавший этот пейзаж, искажая размеры и скрадывая расстояния.

Все осталось таким же, как и во времена Вильгельма 1 Завоевателя. Не такой уж это и большой срок — пятьсот пятьдесят девять лет.

С точки зрения геологии, разумеется…

Но, увы, шевалье д'Артаньян не имел чести сделать наблюдения, поставившие бы его на одну доску с герцогом Нормандским, ибо в тот момент, когда шхуна «Анна-Мария», одолев большую часть пролива, оказалась в видимости английских берегов, против порта Дувр, вышеозначенный шевалье находился в своей каюте и пребывал в состоянии, менее всего подходящем для наблюдений за окружающей вселенной.

Противолихорадочная микстура, воссоединившаяся в его желудке с изрядной порцией отлично выдержанного бургундского вина, повергла псевдогасконца в сон, глубиной своей приближавшийся к самой настоящей коме. Бортовая качка шхуны, всю ночь шедшей вполветра под управлением искусного капитана Лартига, была глубокой, но ровной, сильной, но не резкой, чтобы потревожить разведчика, волей судьбы и своих товарищей отправленного гораздо дальше на запад, нежели это было предусмотрено первоначальными планами Москвы.

Немногочисленный экипаж шхуны, с одной стороны, был слишком занят управлением судном, чтобы беспокоить своего пассажира, а с другой — просто полагал делать это бестактным, учитывая помимо всего прочего, что пассажир этот ни много ни мало королевский гвардеец, направлявшийся в Англию по личному распоряжению его величества. Ввиду этого за всю ночь в каюту д'Артаньяна лишь пару раз наведался матрос Пьер, чьим заботам поручил своего товарища Атос. Помня о состоянии своего подопечного, честный малый заглядывал к д'Артаньяну с ведром и половой тряпкой, полагая своим долгом поддерживать чистоту вокруг королевского посланца. Он, разумеется, не знал (как не знал этого никто западнее Смоленска и Пскова), что шевалье д'Артаньян был русским разведчиком, подготовленным к любым форс-мажорным обстоятельствам (гулянка не в счет! Ну разве это форс-мажор для русского-то разведчика?!) и выдержанным. Выдержанным как в смысле нервов, так и в смысле желудка. Даже будучи смертельно пьяным (давайте называть вещи своими именами), он не мог позволить себе пачкать интерьер.

Убедившись в этом, матрос не тревожил более покой д'Артаньяна, и тот, проспав всю ночь, не соизволил проснуться, даже когда над волнами забрезжил рассвет.

Шхуна между тем оказалась в виду английских берегов и порта Дувр, являвшегося конечным пунктом ее недолгого плавания, и шкипер Лартиг начал аккуратно лавировать, входя в акваторию порта. И хоть лавировка и в особенности последующий подход к причалу сопровождались шумом-гамом, бранью и беготней по палубе, неизбежными при таких маневрах, им также оказалось не под силу нарушить глубокий, целительный сон д'Артаньяна, благополучно проспавшего и лавировку, и подход к пирсу, и швартовку.

Лишь после того как швартовые концы «Анны-Марии» накрепко прихватили шхуну к причалу, дверь в каюту д'Артаньяна распахнулась — и на пороге появился Пьер.

— Сударь! — наклонился он к псевдогасконцу. — Проснитесь, сударь! Мы уже в Англии!

Но в ответ он услышал лишь тяжелый стон пребывавшего в полубесчувственном состоянии разведчика. Несколько мгновений матрос провел в раздумьях и, вспомнив совершенно определенные инструкции, полученные от Атоса, откинул плащ, укрывавший д'Артаньяна, ухватил того за плечи и усадил на койке.

Ощутив некоторое беспокойство и внешнюю, так сказать, агрессию в отношении своей особы, псевдогасконец застонал еще сильнее и даже попытался связать из нескольких слов предложение, которое смогло бы передать его возмущение действиями агрессора и протест против них. Попытка, однако, успеха не имела. Буквы французского языка, ставшего почти родным за последние полтора года, решительно не желали увязываться в слова, из которых впоследствии можно было бы соткать предложение. Неясно, что уж там послышалось матросу в коровьем мычании д'Артаньяна, но, видимо, собственный жизненный опыт подсказал ему верную линию поведения, и Пьер, привалив разведчика к переборке, метнулся вон из каюты.

Вернулся он с большим медным ковшом, полным воды. Бережно поддерживая одной рукой ковш, а другой — лазутчика, матрос помог ему напиться, причем емкость уважительных размеров была при этом опустошена почти до донышка.

Напившись, д'Артаньян облегченно вздохнул и совсем было собрался снова улечься, но Пьер настойчиво тормошил его, напоминая о близости сладостного мига свидания, ради которого пылкому возлюбленному пришлось совершить грандиозное путешествие аж из самой столицы Французского королевства.

Трудно понять, насколько полным было взаимопонимание, но псевдогасконец не мешал своему опекуну натянуть на него ботфорты, шляпу и плащ. Снарядив д'Артаньяна и убедившись, что тот ничего не забыл в каюте, матрос вывел его наружу и, буквально втащив по трапу, доставил на верхнюю палубу. Свежий утренний воздух, пропитанный сырым туманом и морской солью, произвели на разведчика самое благоприятное действие, заставив приподнять веки и обвести вокруг себя неверным взглядом мутных глаз.