От волнения у нее сбилось дыхание, и взглядом она уже искала чистый халат и свой саквояж, который обычно убирала на место Розетта. Луиджи в отчаянии махнул рукой.
– Ты никогда не изменишься! – констатировал он тихо. – Сдается мне, мы говорили впустую. Анжелина, как бы мне хотелось понять, какие чувства связывают тебя с твоими пациентками! Стоит тебе услышать, что кто-то рожает, как ты забываешь обо всем на свете. Как будто только ты одна можешь помочь роженице. Как же я смогу увезти тебя в Париж или в Лозер? И как верить твоим словам, когда ты говоришь о новой, другой жизни?
Анжелина легонько пожала плечами и смущенно улыбнулась.
– Сравним это с твоей любовью к музыке, будь то игра на фортепиано или на скрипке. Ты дня не можешь прожить, чтобы не играть или не сочинять музыку. Если бы ты видел выражение своего лица в момент, когда прикасаешься к инструменту или к смычку, ты бы удивился, сколько в нем страсти. Я люблю тебя и за это тоже. Но и тебе стоит научиться уважать мое стремление помочь женщине произвести на свет свое дитя.
Они говорили бы об этом еще долго, если бы Октавия, которая собралась уходить, не постучала в застекленную дверь диспансера. Открыв ее, она улыбнулась:
– Приятного вам вечера, голубки!
Анжелина и Луиджи помахали ей на прощание. Повесив свою корзинку на руку, славная уроженка Севенн скрылась в коридоре. Вместо нее на пороге возникла Розетта. На руках она держала Анри.
– Суп остывает! Все за стол! – звонко проговорила она.
– Пожалуй, я успею сбегать на улицу Нёв до ужина, – пробормотала Анжелина.
– Не сегодня, Энджи, умоляю! – попросил Луиджи. – Ты должна доверять Магали. Давайте лучше поужинаем все вместе. Я просто мечтаю оказаться с тобой наедине, только ты и я. Если уж нам не суждено отправиться в Париж, побываем хотя бы на седьмом небе…
Уступая столь весомым аргументам, она подала ему руку.
Бывший странник сдержал слово. Еще до того, как часы пробили полночь, Анжелина лежала с ним рядом – обнаженная, сытая любовью, ощущая во всем теле приятную усталость. Анри и Розетта спали в соседней комнате, на том же этаже в гостевой разместилась роженица, чье дитя время от времени плакало, поэтому Анжелине пришлось сдерживать крики страсти. Необходимость соблюдать тишину даже усиливала удовольствие. Анжелина гасила крики Луиджи долгими, жадными поцелуями, а для него было истинным наслаждением смотреть, как жена прикусывает кулачок, чтобы не дать вырваться возгласу восторга.
– Не будем больше друг в друге сомневаться, – проговорила она негромко, целуя его в щеку.
– Больше никогда!
– Но ты мог бы и не целовать Магали. Если верить Розетте, моя сокурсница просто мечтает тебя соблазнить. Так что ты только подлил масла в огонь…
– Ты все-таки ревнуешь, дорогая?
– После того как ты побывал во мне – да. Я представляю тебя с другой, и это очень неприятно.
– Знала бы ты, насколько неприятно! Увидев тебя и Гильема обнимающимися, я словно перенесся в прошлое и представил, как это было, когда вы с ним…
– Молчи! Больше ни слова, или я заплачу! Сейчас я очень восприимчивая и плачу по самому незначительному поводу. Луиджи, обними меня крепче! Мне нужно рассказать тебе еще что-то неприятное.
– Что именно?
– Там, в диспансере, я кое о чем умолчала. Слова Гильема, то, как он смотрел на меня, его горе – все это произвело на меня впечатление. Был момент, когда я подумала, уж не любит ли он меня сильнее, чем ты. Прошу, не злись, я просто испугалась. Ты скажешь, что это глупо, и я соглашусь с тобой. Он сказал, что горько сожалеет о том, что не может растить своего первенца, что не женился на мне, когда мог и должен был это сделать. А ты… Временами мне кажется, ты совсем не рад, что станешь отцом, что ты терпишь Анри, но не можешь по-настоящему его полюбить. Мы уже говорили об этом, и тогда я подумала, что ты со мной не совсем откровенен.
Он не знал, что ответить. Анжелина коснулась больного места.
– Любовь нельзя измерить. Нет такого инструмента, чтобы измерить ее протяженность, силу и другие качества, – вздохнул он. – Я полюбил тебя в день нашей первой встречи. Позже эта любовь стала моей навязчивой идеей. Я хотел тебя забыть, но ты снилась мне ночами. Энджи, я люблю тебя всей душой, в этом я абсолютно уверен. И все же ты вольна думать, что любовь Гильема сильнее и глубже.
Анжелина привстала на локте, очаровательная в своей наготе. Распущенные волосы волнами красного золота легли ей на плечи.
– Так ли это важно? Я – твоя супруга, и я обожаю тебя, Луиджи. Моя любовь к тебе крепче, спокойнее и гармоничнее, чем чувство, связывавшее меня с Гильемом. Но уже пора прогнать воспоминания о нем из нашей постели. Узы, которые связывают нас с тобой, – лучше них нет ничего на свете. Ты – не только мой муж, но и возлюбленный, друг, а в некоторых обстоятельствах – даже брат.
– Сегодня ночью я хочу быть только возлюбленным, – отозвался он, любуясь ее упругими, налившимися грудями, белоснежными в свете свечи. – Ты такая красивая! Такая желанная!
Он властно отбросил простыню, обнажив ее до пят. Прикоснулся к малинкам-соскам, провел рукой по непривычно выпуклому животику, по курчавым завиткам волос на лобке, потом его рука скользнула по ноге вниз, к щиколотке. Она закрыла глаза и откинулась назад, уступая желанию снова ощутить его в себе, чувствуя, как нарастает удовольствие.
– Луиджи, любовь моя! – проворковала она. – Иди ко мне!
Он лег на нее и вошел неспешно, наслаждаясь каждым мгновением. Анжелина обняла его, обхватила ногами его бедра. Ей так хотелось забыть про этот день, вычеркнуть его из их с Луиджи общих воспоминаний. Стать с любимым единым целым, больше не помнить о том, как испугалась, что может больше никогда не увидеть Анри, о своем волнении в объятиях Гильема и об огорчении, которое испытала, когда узнала от Луиджи, что к роженице позвали не ее. Но очень скоро теплой волной накрыло ее лоно и сердце забилось в ритме чувственного танца, в котором искусно вел ее муж. С губ ее сорвался тихий крик. Луиджи, постанывая, ускорил свои движения. Отдаляя момент его экстаза, в погоне за собственным удовольствием она сладострастно подалась вперед и задвигала бедрами. Ночь взорвалась фейерверком огней, невероятных ощущений. Какое-то время она лежала неподвижно, будучи не в силах выговорить ни слова, дрожа всем телом. Луиджи между тем осыпал ее лицо поцелуями.
– Анжелина, ты сделала меня таким счастливым сегодня вечером! – проговорил он. – А представь, как грустно было бы мне сейчас одному в поезде! Жалел бы себя, перебирал в уме свои обиды и печали…
– Не шути так! – Она все-таки улыбнулась. – Забудем об этом. Мы вместе, и мы неразлучны.