У него сейчас пограничное состояние, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Тогда почему бы немедленно не использовать для дополнительного переливания мою кровь? Она ведь подходит для Карла, и разбавит его отравленную…
– Перестань, Марк! – резко оборвал Климов. – Твое предложение благородно, но у меня с собой нет ни подходящего инструментария, ни помощника. Кстати, как там супруга Ландсберга?
– Снадобье, которое ты для нее приготовил, и слона с ног сшибет. Уснула.
Закурив очередную папиросу, Климов задумался, и, наконец, решился:
– Когда не знаешь, что делать, стало быть, и не нужно ничего делать! Вот что, Марк: попробуй поговорить с ним. Просто поговорить! Вспомни что-нибудь, что вызовет его интерес. Заставь отвечать на вопросы! Только постарайся не волновать! Хочу предупредить: он не сразу начнет реагировать на твой разговор и вопросы. Не обращай внимания и продолжай работать языком!
* * *
Карл действительно был в том момент между жизнью и смертью. Он лежал с закрытыми глазами и едва удерживался от того, чтобы не сжать руками пульсирующие на висках вены.
Почувствовав на своей ладони прохладную руку, он приоткрыл глаза. Ивелич. Марк Ивелич.
– Что, Марк? Плохи у меня дела? Попрощаться пришел?
– Что за дурость? – возмутился тот. – Ты в порядке, я просто поболтать решил: в Петербурге-то почти и не поговорили. Лучше расскажи-ка, легионер, как ты по самой длинной железной дороге в мире ехал? Две недели на колесах – это ж с ума сойти можно!
– Как видишь, не сошел… Зато другую заразу подхватил…
– Ну-у, в отличие от сумасшествия, твоя зараза лечится. Во Владивостоке знакомствами не обзавелся?
– Знакомствами? – Карл помолчал. – Сыщика встретил…
– Сыщика? Какого сыщика?
– Долго рассказывать. Впрочем… Шесть лет назад, еще до войны, схлестнулся я, брат, с Сонькой Золотой Ручкой. На Сахалине дело было…
– Да ты что?! С той самой?
– Да… И она поставила мне условие: я должен был привезти ей из Владивостока «сменщицу».
Ивелич помолчал, пожевал губами, но от дальнейших уточнений воздержался. Лишь спросил:
– Ну и что? Привез?
– Неважно. Я про сыщика… В свое время я нанимал его, чтобы навести кое-какие справки…
Последнюю фразу Карл почти прошептал, делая между словами долгие паузы. Ивелич попробовал продолжить расспросы, но через несколько минут разогнулся и беспомощно поглядел на Климова. Тот пожал плечами:
– Достаточно расспросов, дружище! Твой друг чертовски устает даже от разговоров. Вот доедем, даст Бог, до Берлина, сделаем вторую операцию… И если не будет поздно, гм… Да, если не будет – все узнаете! Кстати, погоди-ка, дружище!
Климов отошел от ложа умирающего Ландсберга, сделал шаг к вешалке, и, не спуская глаз с пациента, вынул из бокового кармана своего щегольского пальто сложенный номер газеты и протянул Ивеличу:
– Здесь публикация Власа Дорошевича, известного русского литератора. Насколько я понимаю, он был знаком с Ландсбергом. И, судя по публикации, довольно близко. И вот, извольте видеть, уже успел откликнуться на сообщение о смерти Карла.[13] Почитай, почитай, дружище! Только не вздумай показывать газету Ольге Владимировне! Если мне удастся спасти твоего друга – почитаем все вместе, посмеемся над причудами судьбы. А сейчас ступай, Марк! Ты тут явно лишний!
Герой «Преступления и наказания»
Преступление.
I.
Умер Карл Христофорович Ландсберг.
Совершенное им убийство подсказало Достоевскому «Преступление и наказание».
Этот Карл был Германом.
Это был Герман из «Пиковой дамы».
II.
– Не убей тогда Карл Христофорович какого-то ростовщика и старуху – он был бы теперь военным министром!
Так говорили хорошо знавшие его на Сахалине.
Возможно.
И, наверное, очень талантливым.
И, может быть, у нас не было бы ни Лаоляна, ни Мукдена.
Во всяком случае, умер бы он большим генералом.
По сторонам его колесницы несли бы подушки со звездами.
И тело его опустили бы в могилу под гром залпа батареи.
Если из каторжанина он сделался чуть не миллионером и снова офицером гвардии, то, сложись тогда обстоятельства иначе, – он сделал бы блестящую карьеру.
III.
Как пушкинский Герман, он был очень беден.
И, как Герман, служил в гвардии.
Все силы его ума, энергии были употреблены на одно: быть наверху.
Есть люди, которые управляют, и есть люди, которыми управляют.
Он хотел быть одним из тех сверхлюдей, которые управляют.
Он был настолько дельным, усердным и знающим офицером, чтобы быть замеченным.
Его заметил, отличил и приблизил граф Тотлебен.
Он проделал русско-турецкую войну, и проделал ее блестяще. Он был на самом верху. У цели.
Он был женихом дочери всесильного человека. У него был ум, талант, знания. Завтра будут связи, богатство, всесильное покровительство. Он карабкался, цеплялся за верхи и лез. Залез почти.
А за него уцепился какой-то старый ростовщик, какой-то чиновник Власов. И хихикал:
– А вот я тебе сюрпризец устрою!
Он цепляется, а Власов повис на нем гирей и тянет вниз.
Вершок остался до карьеры. До настоящей карьеры. А тяжесть все тяжелее. Вот-вот крепко вцепившиеся пальцы разожмутся, и полетит он вместе с Власовым туда, в бездну. Где копошатся Власовы.
Где живут те, которыми управляют.
А он понимал отлично: вся Россия разделяется на два класса: «те, которые», и «те, которыми». В последних не стоит жить. Да еще человеку с умом, с талантом, со знаниями, с широкими горизонтами, с честолюбием.
Невозможно! Жить стоит только первым.
И вдруг какой-то Власов! Стряхнуть с себя этого Власова!
Какая-то старушонка еще прицепилась. Не лететь же вниз, в грязь из-за какой-то старушонки.
И старушонку!
Человек власти должен состоять из ума, таланта, умения и решимости. Все это в Германе было.
IV.
Перед этим Германом было одно из двух. Или: убит какой-то ростовщик, какой-то отставной чиновник, какая-то старуха, какая-то прислуга. И полиция ищет там, среди всех этих людей, там, внизу. В грязи. Арестовывает каких-то маркеров, шулеров, жуликов. Делает облавы по притонам, переодевается, подслушивает в трактирах. Допрашивает:
– Откуда у тебя сотенная?
– Украл!
– Врешь! Власова убил!
– Четное слово, украл!
А он в аристократической церкви, стоит под венцом с одной из первых невест в «свете». Окруженный исключительно теми, кто управляет. И принимает их поздравления. Теперь как равный. Как совершенно равный.
Еще вчера он лез, цеплялся, – и они смотрели на него сверху. Сегодня он стал с ними вровень.
– Состояние? Родство? Связи? – У него теперь такие же, как у них. Даже выше.
– Ум? Таланты? Знания? – Этого у него всегда было больше, чем у кого-нибудь из них.
И кому придет в голову, что между этой великосветской свадьбой и каким-то грязным убийством с целью грабежа какого-то старого чиновника есть что-то общее? Быть может, тот же самый