шахты, а какую шахту вы построите здесь за тридцать тысяч? Ну-ка, положите руку на сердце и скажите мне!
– Ну-у, ежели так строго рассуждать, – промямлил Бунге.
– Как ни рассуждай, а вывод ясен: все вернется к поверхностной добыче угля – дешевого, дрянного. Но это-то мы с вами уже проходили, милостивый государь! Идем дальше: развитие угольного дела на Сахалине предполагает развитие системы причалов – или вы рассчитываете продавать уголь мешками, с допотопных барж на рейде, как прежде? Нелепо, не правда ли? Но скажите-ка мне, Федор Федорович, какие средства предусмотрены нынче казной на сооружение причальной стенки хотя бы в Дуэ? Или, может быть, вас, как гражданского вице-губернатора одолевают желающие вложить немалые деньги в строительство портов на восточном побережье острова? Признайтесь!
– Ну вы и язва, Карл Христофорыч, – грустно улыбнулся фон Бунге. – Но нельзя же, право, все видеть в таком мрачном свете. Россия только что вышла из войны, финансовых дыр еще предостаточно, согласен. Но потихоньку, помаленьку все сдвинется, вот увидите! Начните с малого! Хоть вы, к примеру! Я вот помню, что ваши магазины разительно отличались от прочих!
– Ну, что ж, давайте о магазинах. Знаете, по дороге к своему дому я заглянул в единственный открывшийся после войны магазин Есаянца. Прежде ведь у него четыре магазина было, верно? Да столько же мелочных лавочек. Вы сами-то давно заходили к Есаянцу, Федор Федорович?
– Да недосуг все как-то, признаться. Мой дом ведет экономка, она же и производит все необходимые закупки.
– Экономка, понятно. Мне, Федор Федорович, и пяти минут хватило, чтобы оценить все перспективы здешней торговли! Покупательская способность здешнего народонаселения близка к нулю – и это не удивительно, сударь! Кто на Сахалин после японской оккупации-то вернулся? В основном те, кому деваться более некуда было, и кто средств не имеет, чтобы в Европейскую Россию уехать. А тут что? Ни денег, ни возможности их заработать. Что до войны скудного было – и то япошки пограбили-порушили! Приказчики в магазине Есаянца волками глядят, у каждого дубинка под рукой. Зачем, спрашиваю? Да потому что народ с прилавка всякую мелочь хватает, говорят. Оголодал народ. В долг в основном торгуют, Федор Федорович, под запись! И, полагаю, под серьезные проценты! Есаянц за мной на улицу выскочил, когда ему доложили, что я заходил! Так он мне прямо сказал: тесно нам с тобой, господин Ландсберг, тут будет! Ты подумай, мол, прежде, если торговлишку свою возродить хочешь!
– Насколько я помню, конкурентов вы никогда не боялись, Карл Христофорыч!
– Нынче это не конкуренция, а законы волчьей стаи, – усмехнулся Ландсберг. – Есаянц ведь в коммерсанты из каторжных майданщиков вышел, Федор Федорович! И до войны, откровенно говоря, ворованное скупать порой не брезговал. Не из нужды, а так, по старой привычке, полагаю! А теперь у него и других статей дохода от коммерции просто нету! Прикажете с ним на этом поприще конкурировать? Открою магазин, допустим – и что же? Продавать в долг, под запись – оборотных средств не будет. Не продавать без денег – завтра уже затоварюсь, и совсем плохим стану для народа. И без того, знаете ли, не давали забыть, что коммерсант Ландсберг из бывших, из каторжников. А нынче? Жадный, скажут, Ландсберг! Кровосос-капиталист! И что же мне – часовых прикажете вокруг дома ставить? Без охраны из дома не выходить? Кстати, Федор Федорович, о каторге. Что с ней?
Фон Бунге обреченно пожал плечами.
– Перед войной и в период оккупации все арестанты на воле оказались, – подсказал Ландсберг. – И теперь на свободе пребывают – без пайки, без баланды, без средств к существованию. Чем этим людям прикажете заниматься, чтобы с голоду не помереть?
– Известно чем… Умеете вы трудные вопросы задавать, Карл Христофорыч! – вздохнул вице-губернатор. – Молчит Санкт-Петербург насчет восстановления здешней каторги! Что, в общем-то, и неудивительно: прорва средств для сего дела требуется! Год назад, когда здесь еще японцы хозяйничали, они всеми силами выпихивали с Сахалина всех местных обитателей. Накануне мирной конференции объявили, что всех, кто не согласится уехать отсюда, обложат податью. Пароходы предоставили для желающих, – ну и очень многие уехали в Николаевск. В том числе и перечисленные в ссыльнопоселенцы. Разбежавшиеся из тюрем каторжники, естественно, не поехали – кто их звал? К тому же, по моим сведениям, они опасались, что их прямиком отправят либо в Кару, либо в Зерентуй – и, доложу вам, небезосновательно опасались! Я бы их и сейчас туда прямиком отправил – но как? Главное тюремное управление и приморские власти не возражают, но сдвинуть дело без денег не удается!
Ландсберг покивал: поди-ка, перелови их тут в тайге…
– И дело не только в трудности с организацией экспедиций по очистке острова, – начал перечислять фон Бунге. – Тюремные архивы сожжены, делопроизводство либо вывезено японцами, либо тоже уничтожено. Поймаешь разбойника, а у него и документов нет. Он клянется: ссыльнопоселенец, мол. Как проверишь, ежели архивов нет и старый тюремный персонал разбежался?
Собеседники помолчали, старательно не глядя друг на друга. Наконец Ландсберг разлил остатки ликера из бутылки по рюмкам, чокнулся с вице-губернатором.
– Что ж, Федор Федорович, буду с вами откровенен: мне ведь тоже деваться некуда. Будем жить дальше, как говорится! Только давайте сразу договоримся: не подгоняйте меня! Осмотрюсь тут, прикину – что и как… Чтобы не сидеть без дела, готов сразу, например, вернуться к вам в канцелярию на прежнюю должность инженера-архитектора. Насколько я понимаю, по этой-то части тут работы невпроворот?
Фон Бунге чуть не прослезился:
– Голубчик, Карл Христофорыч! Хотите, в ножки за это поклонюсь? Только… Я, разумеется, немедленно поставлю в известность его превосходительство, господина Валуева, но на сей момент новые административные штаты пока не утверждены. Без жалованья пока придется поработать, Карл Христофорыч! Как вы на это посмотрите, голубчик?
– Ну что с вами поделаешь? Утверждайте, – усмехнулся Ландсберг. – На общественных началах потружусь, с голоду не помру.
– А с домом своим как решите, Карл Христофорыч? Жить в нем пока решительно невозможно. В порядок приводить надо дом! Я, разумеется, могу предложить вам комнату в своей резиденции…
– Премного благодарен. Но не хочу стеснять, Федор Федорович! Пароход простоит тут под разгрузкой не менее четырех-пяти дней, я узнавал. Каюту я за собой сохранил. Думаю, все равно нужно во Владивосток вернуться – хоть за «столяркой», за мебелью новой. Ну а вас попрошу пока найти столяров, плотников – рамы оконные хоть заказать, что ли… Мастерские-то сохранились, Федор Федорович?
– Стены с потолком есть, – мрачно констатировал вице-губернатор. – А мастеров и инструмент искать надобно – никого и ничего нету! Так что от