вспоминали прошлое. Это такие встречи, в которых ты не живешь настоящим, а вытаскиваешь на поверхность былое. О нынешнем Пете я мало что могу сказать. А когда мы учились, он был веселый пьяница. Хитрющий, болтливый, скупой. Носился за каждой юбкой. Да он и спустя годы не растерял своего обаяния… С возрастом, правда, остепенился. Совершенно бросил пить после инфаркта. Честно говоря, если вам нужно узнать, каким был Петя, лучше спросить у Майи. Это я их познакомил… Пару, что ли, лет назад? А может, и больше. Уже не помню.
– Они были в хороших отношениях?
– Ну, моя жена со всеми в хороших отношениях, – улыбнулся он. – Это ее сильная сторона. В отличие от меня. Они легко нашли общий язык. Петя доверял ее вкусу. Обращался к ней, когда у него были сомнения насчет дизайна украшений. Майя подарила ему на юбилей свою картину. А она, знаете, картинами не разбрасывается!
– Да, мы видели «Букет пионов» в его квартире, – сказал Макар.
– Вы уже и в квартире побывали… Шустрые вы ребята.
Они молча смотрели на него.
– Моя жена из кожи вон лезет, пытаясь обеспечить нашу семью, – негромко заговорил Колесников. – Не буду врать, будто мне приятно в этом признаваться. Но у нее получается. Она молодец. Я вот, скажем, людей плохо выношу. У меня с налаживанием связей дела обстоят примерно никак. А Майя готова тратить на это и время, и силы. Вон, была у них в Союзе выставка – как раз та, после которой Бурмистрова украли… Я там пару часов отбывал супружескую повинность, хлопнул рюмку коньяку – и не выдержал, сбежал. Даже скандалом не насладился! – Он невесело усмехнулся. – А Майя не просто осталась, а прицепилась пятым вагончиком к паровозу Ульяшину, напросилась в гости к Ломовцеву и торчала с ними аж до трех ночи… Потому что все эти совместные распития и пустой треп только кажутся таковыми. На самом деле это тоже работа, и куда более тяжелая, чем стоять у мольберта с кистью. Я, например, для этой работы непригоден. Слабоват в коленках. – Он усмехнулся. – Да и пить в моей компании – сомнительное удовольствие.
– До трех ночи? – переспросил Макар. – Майя говорила, что вернулась около пяти.
– Да? – Колесников помолчал, потер переносицу. – А вообще-то да, наверное, вы правы. Я перепутал. – Он встрепенулся: – Слушайте, а почему мы с вами вообще говорим об убийстве Пети? Если я не ошибаюсь, вас наняли для поиска картин.
– Есть предположение, что они связаны.
– Странная идея… Ну да вам виднее. А почему, кстати, вы не спрашиваете, где я был во время убийства? В полиции вот спрашивали. Несколько раз.
– Где вы были?
– В мастерской. Работал. Свидетелей, кажется, нет.
* * *
Колесников увидел жену в окно и выскочил на лестничную площадку.
Когда открылись двери лифта, он шагнул навстречу жене, сжав кулаки.
– Что ты наделала? – тихо спросил он. И вдруг закричал в полный голос, не сдерживаясь: – Майя, что ты наделала?!
Она вздрогнула, отшатнулась. В глазах, точно рыба в полынье, мелькнул страх. Но тут же лицо ее приобрело обычное насмешливо-самоуверенное выражение, которое она часто надевала в ссорах с мужем.
– Колесников, ты пил?
Скрипнула соседская дверь. Он не обернулся.
– Ты знаешь, что ты сделала! Майя, зачем?!
– Ой, все. – Она обогнула его и прошла в квартиру. Бросила напоследок: – Иди проспись. А лучше – таблеток попей. У тебя непорядок с нервами, надо полечиться.
Он негромко застонал, вцепился в волосы и пошел вниз по лестнице, покачиваясь, словно пьяный. Внизу распахнул подъездную дверь и постоял несколько минут, глубоко вдыхая свежий воздух. Потом вернулся.
Соседка выскочила навстречу, запахивая халат.
– Андрей Львович! Все в порядке, голубчик?
– Что? Да, да, Нина Трофимовна. Ох, Левушка!.. Простите, я про время позабыл…
– Ничего-ничего. – Старушка положила лапку ему на рукав. – Вы не беспокойтесь. Он спит. Под сказочку уснул. А вам бы отдохнуть, Андрей Львович. На вас лица нет.
– Я попробую, – тихо сказал он. – Спасибо, Нина Трофимовна. Святой вы человек.
Прикоснулся губами к морщинистой руке. Почувствовал, как на теплую кожу падает и растекается слеза.
* * *
Распечатка звонков показывала, что за пять дней до смерти убитый ювелир звонил Ульяшину.
Макар вернулся к художнику. И услышал неожиданное.
– Он спрашивал меня о расследовании. – Павел Андреевич рассерженно побарабанил пальцами по подлокотнику, обитому велюром. – Я совершенно не мог понять, откуда, во-первых, Петру стало обо всем известно, а во-вторых, каким образом это его касается!
– Подождите-подождите! Тарасевич спрашивал вас об украденных картинах Бурмистрова?
Макар недоверчиво уставился на художника.
– Не о картинах, а о поисках картин, – въедливо поправил Ульяшин. – Он буквально требовал отчета: кто ищет, что уже нашли, есть ли подозреваемые… Рвался, между прочим, приехать и помочь. В общем, сущая глупость, я даже подумал было, что он снова начал пить. Ничего с ним не обсуждал, пресек все расспросы…
– Вы рассказали об этом следователю?
– Какому следователю, боже мой! – плачущим голосом вскричал Ульяшин. – Вы удивительный человек! Потому что – не знаю, можете ли вы себе представить, что такое после всех этих потрясений тащить на себе весь союз, всех перепуганных деятелей искусств… Всех успокаивать, служить арбитром и бог знает что еще!.. Они ведь выбрали меня временно исполняющим обязанности… Сто лет мне это не сдалось!.. Попробуй отбрыкаться! А вы – «следователь»! Да не было никакого следователя! Я что, по-вашему, стал бы утаивать важную информацию?
Ульяшин выражался сбивчивее, чем обычно, и чувствовал себя, по-видимому, неважно.
Макар внимательно посмотрел на него:
– У вас остался мой телефон. Почему вы не рассказали, что Тарасевич интересовался расследованием? Ведь этот интерес вам показался очень странным, вы только что это признали.
Взгляд Павла Андреевича остекленел. Макар понял, что временно исполняющий обязанности главы союза ищет подходящее объяснение.
– Ясинский, – подсказал он.
– Что, простите?
– Вы сейчас пытаетесь придумать ответ, который удовлетворил бы меня. Я вам советую: используйте Ясинского. Смерть Адама Брониславовича выбила вас из привычной колеи. Вы не могли думать ни о чем другом. Разговор с Тарасевичем был так нелеп, что сразу вылетел у вас из головы – знаете, как бывает…
Илюшин говорил спокойно, даже расслабленно. Павел Андреевич сглотнул.
– Я не понимаю, отчего должен терпеть оскорбления в собственном доме…
– Оскорбления? – удивился Макар. – Вовсе нет. Я подсказал вам ту линию поведения, к которой вы и без меня прибегли бы. Жаль, конечно, что все это вранье.
– Я бы попросил!
– Попросите, – пожал плечами Илюшин. Ему было понятно, что, если его до сих пор не выгнали, значит, этого и не случится. – Я постараюсь выполнить вашу просьбу. О чем вы хотите попросить меня, Павел Андреевич?
– Для начала перестаньте обвинять меня бог знает в чем!
– Откуда Тарасевич знал о краже картин? – быстро спросил Макар. – Вы ему рассказывали?
– Боже упаси! Ни словом не обмолвился! Да поймите же вы, мы с ним много месяцев не общались!
«Все-таки он сегодня паршиво выглядит», – думал