— Ну? — холодно поинтересовался он.
— Я не знаю.
— Меня этот ответ не устраивает, Сара.
В его тоне чувствовались осуждение и злость, но она заслужила и то, и другое. Как бы дурно он ни обошелся с ней — она это заслужила.
Вейн провел рукой по волосам.
— В ту первую ночь мы были во власти редкой по силе страсти. Оба. Вы должны знать, как редко такое случается, какой это драгоценный дар. Я не понимаю, почему у нас вновь не может быть так, как тогда.
Почему она не может быть счастлива с ним? Этому есть миллион объяснений.
— Не говорите со мной о той ночи! Вина… О, я не могу ее вынести! Я не могу поверить, что вы вновь вспомнили о той ночи.
— Вина? Послушайте, Сара, он продал вас мне! Или пытался продать. Он предал вас, когда еще не успело стихнуть эхо от тех клятв, что давались у алтаря. Вы думали, что мы заключили сделку: он и я. Вы думали, что я намерен бросить вас в долговую яму, черт возьми! Вам не из-за чего чувствовать себя виноватой.
— Не важно, что сделал он, — сказала Сара, обхватив себя руками. — Его поведение никогда не бросало на меня тень и никогда не служило оправданием моих поступков. Я позволила себе…
Она закрыла глаза, крепко зажмурилась. Любая женщина, в которой течет кровь, а не вода, не может не желать его. Сара была всего лишь смертной — женщиной из плоти и крови. Она глубоко вдохнула.
— В ту ночь я не чувствовала, что делаю это по принуждению. Совсем не чувствовала. Как только вы прикоснулись ко мне, как только заключили в объятия, я забыла обо всем. Обо всем.
Ее глаза вспыхнули в свете свечей. Он не шевелился, словно боялся, что малейшее движение может спугнуть ее, заставить прервать исповедь.
Сара сглотнула слезы.
— Но мне продолжает являться Бринсли, весь в крови. Я слышу, как уверяю его, что между нами ничего не было. Я солгала ему, Вейн. Он лежал, истекая кровью, а я солгала и сказала, что мы не…
Она еще раз судорожно сглотнула и немного откинула голову, чтобы не дать пролиться слезам.
— Разве вы не понимаете? Я повела себя ужасно. Я нарушила собственный кодекс чести. Я наказывала Бринсли за его измены, такая уверенная в своей правоте, такая самодовольная, такая гордая своей решимостью никогда не грешить. Какое лицемерие! И куда привели меня мои грехи? Не к нищете и к гибели, а к этому! — Она раскинула руки. «Это» включало в себя и роскошный дом, и роскошную обстановку, и самого Вейна. — Вы дали мне так много. Но как я смогу искупить свой грех?
Последовало продолжительное молчание. Плечи Вейна тяжело поднялись и опустились.
— Искупление. Так вот оно что. Господи.
Она подняла глаза и увидела в его взгляде едва сдерживаемую ярость.
Сара никогда прежде его не боялась, но сейчас…
Она невольно подалась назад, к изголовью кровати.
Он угрюмо усмехнулся. От этой усмешки легче ей не стало.
— Вы желаете получить епитимью за свои грехи, — шелковистым баритоном сказал он. — Хорошо. Я знаю, что следует делать. Снимите одежду.
— Вейн, нет.
— Исполняйте.
Она сглотнула и дрожащими пальцами принялась расстегивать халат. Внутри у нее все дрожало от волнения, вызванного по большей части возбуждением.
Вейн смотрел на нее, обжигая взглядом, в котором горел голодный огонь. Сара скинула халат с плеч. Соски ее отвердели, натягивая ткань ночной рубашки. Она развязала ленты под грудью, удерживающие лиф, после чего, взявшись за подол, стащила рубашку через голову.
— Ложитесь на спину. Руки закиньте за голову.
Сара повиновалась, чувствуя себя беззащитной, остро ощущая свою наготу и возбуждение.
Вейн подошел к изголовью. Она повернула голову, чтобы посмотреть, что он делает. Он развязал ленту, которой был подвязан полог балдахина, и этой лентой связал ее запястья.
— Вейн, я не думаю…
— Я спрашиваю у вас, что вы думаете? Это наказание, а не обмен мнениями.
Он закрепил конец ленты, обвязав его вокруг столбика кровати морским узлом и отступил, любуясь своей работой.
Наказание, епитимья, да, этого она хотела, она хотела, чтобы он ее наказал. Она испытывала в этом потребность. Теперь он будет делать с ней то, что она заслуживает. Он возьмет ее без нежности и жалости, а она будет терпеть. Ее тело будет страдать, но сердце и душа не будут в этом участвовать. Она позволит ему делать то, что он хочет, и при этом сама не будет испытывать наслаждения. Так она сможет доказать себе, что он мало чем отличается от других мужчин. Он такой же или почти такой же, как Бринсли.
Он уложил ее так, что она лежала на кровати по диагонали, и опустился на колени между ее раздвинутыми ногами. Она со связанными руками могла лишь приподнять бедра ему навстречу.
— Как вам не терпится быть наказанной, — пробормотал он. — Только я не собираюсь наказывать вас так.
Растерявшись, она спросила:
— Что вы собираетесь делать?
— Увидите. — И он опустил голову, лизнув ее сосок. Сара беззвучно вскрикнула. — Сорок плетей, — пробормотал он, еще раз хлестнув языком отвердевший сосок. На этот раз она всем телом вздрогнула от наслаждения. — Осталось еще тридцать восемь.
Ее протест выражался лишь тихим стоном, когда Вейн не торопясь начал приводить свой приговор в исполнение. Потом она начала вскрикивать, взвизгивать и даже умолять его прекратить, но он либо не обращал внимания на ее мольбы, либо сообщал, что из-за нее он сбился со счета и поэтому все придется начинать сначала.
Закончив с грудями, он стал медленно передвигаться по ее телу вниз, целуя и лаская языком каждый дюйм ее тела.
Тело Сары вибрировало, как струна под пальцами музыканта, и там, где воздух холодил влажный след, оставленный языком Вейна, кожу возбуждающе пощипывало. Он наращивал в ней желание с мучительной неторопливостью, и, когда в конечном итоге прикоснулся к сокровенному местечку, она рассыпалась на части, сотрясаемая конвульсиями наслаждения. Экстаз потряс ее от связанных запястий до кончиков пальцев ног.
— Вот так, — сказал Вейн, уткнувшись лицом ей в грудь.
Как она ненавидела его за это самодовольство! Она ненавидела его за этот тон, за то, что он с ней сделал. Она ненавидела себя за то, что утратила контроль над своими эмоциями. Ненавидела даже тогда, когда ее тело ликовало в экстазе, захлестывавшем ее волна за волной.
Наслаждение становилось слишком острым, и Сара пыталась укрыться от него, но тщетно. Удерживая ее на месте, Вейн ласкал ее до тех пор, пока это стало совершенно невыносимым.
— Прекрати! — взмолилась она, но он хищно улыбнулся и прижался губами к тому месту, где только что была его рука.
Сара рванулась, но против него она была совершенно беспомощна. Она была беспомощна перед этим чувственным натиском. Этот опыт был для нее новым, она чувствовала себя погрязшей в разврате падшей женщиной, и в то же время падение было таким обезоруживающе приятным. Глядя на его руки, удерживающие ее бедра широко раздвинутыми, она ощущала себя какой-то языческой богиней, ублажаемой жрецом. Не выдержав, Сара снова закричала от наслаждения.