помощи такого опытного врача, как Прокофьева. А она ведь была в медсанбате, и ей ничего не стоило, чем возиться с ним здесь, упрятать его куда-нибудь во фронтовой, а то и в тыловой госпиталь. А уж оттуда можно было не только не вернуться в свою дивизию, но и вообще застрять в тылу. Этого ему совсем не хотелось.
— Ну, ладно, — произнёс Кирьянов, — уговорили. Сегодня вечером пришлю его, если только он согласится.
Ну, об этом Борис не беспокоился, он знал, с какой неохотой Прохоров покидал медсанбат, и был уверен в его согласии, особенно теперь, когда командиром батальона стал Алёшкин. Ведь одной из причин его ухода был Фёдоровский, с которым он с первых же дней не нашёл общего языка.
Между прочим, для характеристики Фёдоровского нелишне упомянуть и о причине их ссоры. Тот потребовал, чтобы ему как командиру на кухне готовили отдельные блюда по специальному заказу. Прохоров, конечно, возмутился. До сих пор все командиры батальона питались из общего котла и имели разницу в продовольствии только ту, какую имел весь комсостав, получавший дополнительный так называемый командирский паёк. Однако возражения Прохорова Фёдоровский во внимание не принял, а приказал старшему повару и кладовщику его требование выполнять. Ссориться с новым командиром Прохоров не стал и воспользовался приглашением Кирьянова, чтобы уйти в дивизионный обменный пункт.
* * *
Продолжая разговаривать о предстоящей передислокации батальона, а также о боевых делах дивизии и работе полковых пунктов, Борис и Пронин незаметно подошли к шлагбауму, стоявшему у въезда в расположение штаба дивизии. Туда только что подошла «санитарка», на которой Алёшкин приезжал из медсанбата и которую отправлял в ППМ 51-го полка, чтобы вывезти из него раненых, если они там имелись.
В кабине машины рядом с шофёром оказалась не медсестра эвакоотделения, обычно сопровождавшая раненых из полкового медпункта, а старший врач 51-го стрелкового полка, военврач третьего ранга Иванов. Увидев подходивших, он вышел из машины, и тут Борис и Пронин заметили, что левая рука его забинтована.
Начсандив спросил:
— В чём дело, товарищ Иванов? Вы ранены?
— Да пустяки, товарищ начсандив, немного осколком царапнуло ещё позавчера. Погнал меня командир полка, езжай, покажись в медсанбат, вот и еду.
Борис усмехнулся.
— Ну, что ж, поехали, сейчас посмотрю, не нужно ли тебе оттяпать твою левую.
Иванов довольно сердито сказал:
— Вам бы всё «тяпать»! Знаю я вас, хирургов! Там рана-то пустяковая, да и не болит вовсе. Так и знайте, я всё равно в свой полк вернусь!
Борис снова усмехнулся:
— Да вернёшься, вернёшься! Ну, чего ты расстроился? Посмотреть твою рану и обработать, наверно, надо, ведь ты, поди, её просто так завязал… Так мы поехали, товарищ начсандив?
— Поезжайте, поезжайте! А я сегодня пошлю донесение в санотдел армии о нашем намерении и попрошу помощи и совета в отношении нетранспортабельных, — ответил тот.
Поторговавшись несколько минут с Ивановым, кому где ехать, Борис всё-таки сел в кабину, и машина направилась в медсанбат.
За всеми этими разговорами время прошло незаметно, и Алёшкин вернулся в батальон уже вечером. Почти одновременно с ним приехал из своей поездки и Скуратов. Он сообщил, что юго-западнее Александровки, километрах в двух за нею имеется хороший лесной массив, который ещё никем не использовался до сих пор. Он расположен по пологому косогору, начинавшемуся в нескольких десятках метров от небольшой болотистой речушки. К югу от косогора — обширные болота, а к северу и на северо-восток — довольно сухая местность, от которой до основной дороги, идущей от Жихарева на фронт, около трёх километров. С западной стороны от этой же дороги косогор отделяет болотистая низина шириной не более двухсот метров. Если через неё проложить лежневую дорогу, то получится хороший въезд в медсанбат.
На следующий день в батальон прибыл Прохоров, и, не дожидаясь решения комдива и начсанарма, Алёшкин принял все подготовительные меры к передислокации. Побывав на новом месте сам, он одобрил выбор, сделанный Скуратовым, и сразу же направил туда Прохорова с двумя десятками людей из числа выздоравливающих и санитаров для устройства и подготовки места. Одновременно он приказал начать свёртывание и упаковку имущества медсанбата.
Глава третья
На следующий день произошёл ещё один случай, едва не кончившийся для Алёшкина трагически.
Сразу же по приезде в батальон из штаба дивизии Борис осмотрел рану Иванова, произвёл необходимую обработку и убедился, что рана длиною около восьми сантиметров — поверхностная, повреждена только кожа и подкожная клетчатка. Все крупные сосуды и нервы были целы. Борис оставил Иванова на несколько дней в батальоне, но тот уже через два дня стал настойчиво проситься отпустить его «домой». Перед его уходом Борис снова при перевязке осмотрел рану и, убедившись, что нагноения не произошло, и рана заживает удовлетворительно, разрешил ему ехать в полк.
Они вместе отправились по дороге к передовой. Иванов решил добраться до ППМ пешком, напрямик через лес. Расстояние это не превышало трёх километров. Борис, будучи с Ивановым в дружеских отношениях, так как вместе с ним приехал в дивизию из Нальчика, решил его проводить. Они пошли по дороге, идущей от медсанбата к основному пути, ведущему на фронт. Вместе с ними отправился и Джек.
Собака, между прочим, при всех пеших путешествиях Бориса почти всегда его сопровождала. Так было и в этот раз.
Хотя в небе то и дело проносились немецкие бомбардировщики, завязывался воздушный бой и почти беспрерывно стреляли зенитки, Джек, пересилив свой страх, выскочил из щели, в которой он обычно днём отсиживался с Игнатьичем, и побежал вслед за хозяином.
Едва Алёшкин и Иванов отошли от границы батальона метров двести, как над их головами пролетел очередной фашистский бомбардировщик и сбросил серию бомб.
Надо сказать, что все эти дни стояла отличная лётная погода (начиналось бабье лето), и немецкие самолёты, правда, в значительно меньшем количестве, чем в первые дни, продолжали с раннего утра и до позднего вечера с коротким перерывом на обед, как говорил Игнатьич, бомбить леса и болота, где по их предположениям могли находиться тыловые подразделения дивизий 8-й армии. Конечно, попутно они бомбили и основные дороги. В этих полётах им мешали своим огнём зенитки и истребители, временами их атаковавшие, но тем не менее превосходство фашистов в воздухе ощущалось заметно. И то, что в центр медсанбата пока ещё не упало ни одной бомбы, было чистой случайностью.
Заслышав вой самолёта, свист бомб и, наконец, даже увидев их падение, словно капель чёрного дождя, Борис и Иванов немедленно сбежали с дороги и бросились голова к