— Нет, я… Извините, — Клинкова сбивая прохожих побрела к выходу. Мужчина проводил ее долгим взглядом, сильнее кутаясь в потрепанную куртку.
Домой пришла, когда уже было темно. Устало стянула сапоги и так и осталась сидеть на пуфике в коридоре.
— Вер, кушать будешь? — Люда вышла из кухни с маленьким эмалированным тазиком доверху заполненным нечищеной картошкой, — Гриша драников захотел, я сейчас быстро пожарю, может, поешь?
— Нет, я на диете.
— Да куда ж, диета то? Итак, высохла, из-за швабры и не видно, — Люда возмущенно хлопнула себя ладонью по бедру и вернулась на кухню. Клинкова молча, прошла в свою комнату, закрывая за собой дверь.
— И ничего не высохла, — тихо бубнила себе под нос, крутясь в лифчике и в штанах перед зеркалом, — Вы, Вера Николаевна еще ничего, Самохина вот жердина худая, а вы в самый раз.
Стянув с себя одну штанину, Вера полезла в тумбочку, судорожно пытаясь нащупать блокнот и ручку.
— Руки не помыла, не переоделась, Вер, — в комнату зашла Нина Степановна, останавливаясь в пороге, строго смотря на внучку.
— Ба, не сейчас, — Клинкова боялась выпустить из головы строчки, которые пришли на ум.
— Ну что значит «не сейчас»? Что с тобой происходит? Сама ведь не своя ходишь, смотреть уже на тебя тошно, — Нина Степановна присела на край кровати, пытаясь заглянуть в блокнот, — Чем пахнет?
— Тебе, бабушка не угодишь. Встречалась, счастливая ходила — плохо, разбежались, опять не то, — Клинкова отшвырнула от себя штаны, забираясь на кровать, — Страдаю я, понимаешь? Трагедия личного характера.
— Ты, давай ерунду не городи. Когда ты счастливая, я и подавно. Вы с ним не так долго вместе были, чтобы так убиваться. Потосковала, поплакала недельку-другую, надо и обратно к жизни возвращаться. Трагедия у нее… Личного характера… Где нахваталась только?
— Теперь я понимаю, почему мама сбежала.
— Потому что непутевая твоя мать была, поэтому и сбежала.
— Неа, — Вера зачеркнула очередное слово, подбирая на его место более подходящее для рифмы, — Потому что ты кислород ей перекрыла. Тебе же если кто-то не нравится, ты же все сделаешь, со свету сживешь… И отец наверно из-за тебя ее бросил.
— Да как только язык поворачивается… — Нина Степановна пораженно выдохнула, медленно поднимаясь с кровати.
— Поворачивается, бабушка, представь. Тебе этого кроме меня больше никто не скажет. Ты Артема никогда не хотела, и твои эти слова про мое счастье… Пустые. Говоришь одно, а делаешь совсем другое.
— Смотрю на тебя и сомневаюсь, что я тебя растила.
— А ты не сомневайся, я полностью продукт твоего воспитания. Потерпи, бабушка, рано или поздно я снова буду Верой, к которой ты привыкла, послушной, кроткой, скромной, не перечащей взрослым, а пока не лезь и дай мне пострадать в одиночестве. Иначе я повешусь на дверной ручке в ванной, как дядь Ваня из 45-ой.
— Не забывай только, что к бабке прибежала, когда тебя твой любимый… — буквально выплюнула последнее слово, — …вышвырнул, как котенка. Потому что наигрался. И еще себе найдет, будь уверена. Также как и ты. Только бабка у тебя одна и она не вечная… — Нина Степановна тяжело вздохнула, постояв в центре комнаты, не зная, куда себя деть, а потом со злостью шибанула дверью, оставляя Веру одну.
— Как и внучка у тебя одна, которая такими темпами останется старой девой.
Утром проснулась уставшая и какая-то разбитая, об энтузиазме перед первым рабочим днем говорить не приходилось. На автомате привела себя в порядок, на автомате съела предложенные Людой сырники, молча, проводила взглядом уходящую Нину Степановну.
— Поругались опять? — Люда заботливо подала девушке шарфик, пока провожала ее в коридоре. Вера грустно посмотрела на себя в зеркало, пряча волосы под пуховик. Прилично так отросли. Может отрезать к херам? Если уж расставаться, то со всем.
— Да не бери в голову, просто у нас разные взгляды на жизнь.
— Ой, Вера-а-а… Удачи тебе что ли, на новом рабочем месте?
— Спасибо, до вечера.
Последнее время все какие-то дежурные фразы, не было сил на разговоры, на выяснения и доказывание своей правоты, да и вообще. Просто не хотелось ни с кем разговаривать. Вера по максимуму отдалилась ото всех, закрываясь в своей комнате, и единственным, кому все-таки удавалось завязать с девушкой хоть какой-то стоящий диалог, был обычный потрепанный блокнот. Она неожиданно открыла в себе желание писать какие-то коротенькие стихи, рифмованные строчки и от этого расставание с Артемом приносило свое, почти мазохистское удовольствие. Но с особым благоговением, буквально по буквам, собирала песню, в которую вкладывала свой, особый смысл. То, что видимо, не могла сказать, только спеть.
Вера вышла из подъезда, скорчив недовольную рожу и наткнулась на парня, который, несмотря на время, был довольно бодр и почти улыбался.
— Привет, Вер.
— Ой, Ковалёв, привет. Каким ветром? — Вера улыбнулась в ответ, разглядывая непонятного цвета девятку, на которую опирался Витька.
— Так попутным, Вер. Дембельнулся, сразу к матери. Ну а там и старых друзей навестить. Тухлая ты какая-то, Клинкова, хоть бы обняла, не виделись то сколько? Года два? — Витька отлип от машины и подошел к Вере, сграбастывая ее в объятия.
— Ты все такой же любитель комплиментов на любителя, — она обняла его в ответ, расслабленно прижимаясь к неожиданно широкой груди. За это время, пока они не виделись, Витька значительно прибавил в массе, в росте, стал шире в плечах, да и вообще, какой-то другой… Хотя улыбка все та же. Сколько девчонок плыло из-за этой улыбки, еще в школе учились. Витька был хулиганом, (а как показывала практика — девочки любили плохих мальчиков), но таким обаятельным хулиганом, способным расположить к себе даже пятидесятилетнюю Тамару Григорьевну, которая вела у них химию. Что за женщина была, Дьявол в юбке, лупила двоечников линейкой, а прогульщиков заставляла на уроке, вслух читать пропущенные параграфы. К слову, плевать, сколько было прогульщиков, каждому «предоставлялось» право показать свои навыки чтения. А Ковалёв никогда не читал, так забалтывал бедную женщину, что она даже один раз отправила его к директору, за то, что он решил выяснить, какие обряды африканские аборигены проводят перед свадьбой. Далековато от химии, не находите?
— А ты все такая же недотрога, Клинкова, — парень чуть отстранился, заглядывая Вер
е в глаза, которые тут же захотелось опустить. Приятный мандраж прошелся по телу, когда он погладил ее по спине ладонями, непозволительно долго задерживаясь на талии.
— Ты меня так раздавишь, а мне еще на работу надо. Опаздывать нельзя, все-таки серьезное место, — вывернулась, попыталась отшутиться, но поняла по его внимательному взгляду и легкой улыбке, что вышло не очень.
— Давай подвезу.
— Да куда ты в такую рань, тебе и не по пути, наверно.
— По пути, Вер.
«Отмазка» тоже видимо была так себе, потому что Вера вдруг замолчала от безысходности, понимая, что Ковалёв не отстанет.
— Ну и настырный ты Ковалёв, поехали давай, а то правда опоздаю, — снова криво рассмеялась, пытаясь разрядить обстановку и схватилась за ручку пассажирской двери.
— Погоди ты, она так не открывается.
Витька забрался в машину, перевешиваясь через подлокотник, открыл дверь изнутри, наблюдая, как девушка забирается внутрь, зябко подергивая плечами.
— Вить, хватит пялиться, поехали.
Прокуренный салон, деревянные четки на зеркале, маячившие на каждом повороте, небольшая иконка Николая Чудотворца на приборной панели, пачка сигарет и вишневый Стиморол рядом.
— Ну, рассказывай, как жизнь молодая?
— Да как у всех, работа — дом, ничего интересного, — Вера пожала плечами, всматриваясь в поток машин на дороге. Поймала себя на мысли, что зачем-то начала сравнивать Витьку с Артемом, лидировал, конечно, последний, со всеми своими минусами и плюсами, но Ковалёв тоже имел некоторые преимущества, хотя бы отсутствие жены и ребенка.
— А про свадьбу Пелевин значит напиздел, — парень хохотнул, довольно косясь на Веру.