(они и не подозревали, что являются его сообщниками) пили чай, болтали, перепархивали с места на место, — но он не поднимался со своего стула. Он должен был завоевать ее, он был полон решимости властвовать — она не может не уступить. Ни у нее, ни у него нет иного пути, и на этот единственный путь они должны вступить немедленно.
Маленький О’Грейди сразу узнал и это багровое лицо, и широкие плечи, и толстую шею, и тяжелые руки. Он как будто все еще ощущал, как Моррелл хватает его за шиворот и дает ему затрещину.
— Ага! Так вот ты где! — воскликнул Маленький О’Грейди, едва сдерживая свою ярость. — Побудь здесь минутку, — кинул он Прочнову и исчез.
Игнас рассматривал своего соперника в любви так же пристально, как несколько минут назад — своего соперника в искусстве. Он не подошел ближе к нему, удерживаемый на месте подавляющим великолепием церемонии и не совсем ясным представлением о том, что же тут в конце концов происходит.
О’Грейди поспешно возвратился к Диллу.
— Дэфф, Дэфф! — воскликнул он, широко раскрыв глаза и указывая дрожащим пальцем назад, туда, где стоял чайный стол. — Это он?
— О ком ты?
— О той жирной свинье, что сидит рядом с ней.
— Это Робин Моррелл своей собственной персоной. А может быть, и Ричард.
— Неужели они хотят заставить ее выйти за него замуж? — нетерпеливо спросил Маленький О’Грейди, еще шире раскрывая от удивления свои серо-зеленые глаза.
— Таков план, насколько я понимаю, — ответил Дилл.
— Ничего не выйдет! — крикнул Маленький О’Грейди и умчался.
Проталкиваясь обратно к Прочнову, он встретил в библиотеке Медору Джойс.
— О Додди! — тяжело дыша, сказал он. — Нашу крошку Пресиозу хотят принести в жертву этой толстой скотине Морреллу!
— Боюсь, что вы правы, — озабоченно ответила Медора. — Попытайтесь помешать им!
— И попытаюсь! — заверил Маленький О’Грейди.
В тот самый момент, когда он добрался до Прочнова, Пресиоза поднялась из-за стола, уступив место Элизабет Гиббонс, и пошла через другую дверь из комнаты. Рядом с ней вышагивал Моррелл. Он окинул переполненные комнаты решительным и вместе с тем недовольным взглядом. Повсюду были люди. Разношерстная толпа заполняла библиотеку, гостиную, кабинет. Она болтала, глазела, зевала, удивлялась. Нелепое, дикое положение! Оно лишало его какой бы то ни было возможности выполнить задуманный план. Повсюду слонялись любопытные, все укромные уголки были заняты. Свободным оставалось только пространство подле широкой лестницы, укрытое от посторонних взглядов карликовыми пальмами. Моррелл направился в это убежище, увлекая за собой Пресиозу. Он должен сейчас же объясниться с ней еще раз и сломить наконец ее сопротивление.
Моррелл объяснился вторично, и Пресиоза вторично ему отказала. Ее поддерживала мысль о Прочнове — немного затуманенная, правда, его отсутствием, но твердая.
— Значит, вы отказываетесь выйти за меня замуж?
— Да.
— У вас есть причина?
— Самая серьезная.
— Какая же?
— Я помолвлена с другим.
— Кто он?
В холле появился Прочнов, из-за его спины выглядывал Маленький О’Грейди. По подвижному, напряженному лицу последнего можно было угадать, какие чувства обуревают его. Пресиоза прочитала на этом лице и сочувствие и поддержку так же отчетливо, как Моррелл — презрение и насмешку. О’Грейди отвел ветвь пальмы и сказал:
— Мы пришли за вами, дорогая.
Пресиоза поднялась; тот образ, который поддерживал ее все время, отчетливо и ясно предстал перед ее взором. «Кто он?» — спросил Моррелл. Пресиоза показала рукой на Прочнова и как настоящая маленькая героиня драмы промолвила:
— Вот он!
Она подошла к Прочнову и О’Грейди, и все трое стали пробираться к выходу. Ее шляпка была на ней, а жакет... неважно! Дилл увидел, что они уходят, и прикусил губу. Роско Орландо Гиббонс схватился за косяк, чтобы не упасть. Из-за пальм послышалось восклицание: Это вскрикнула Юфросин Макналти, падая в обморок. А тем временем Пресиоза, Прочнов и Маленький О’Грейди плечом к плечу прошли через вестибюль и спустились по ступеням парадной лестницы.
XXVI
Наутро «Булавочно-игольный синдикат» лопнул. Через день его примеру последовал «Грайндстоунский национальный банк». Ричард и Робин Морреллы слишком энергично крутили рукоятку, и «Грайндстоун» разлетелся на куски. Такая же участь постигла несколько других банков.
Маленький О’Грейди прыгал от радости. Он изрек проклятие — и возмездие свершилось. Вместе с остальными повержен и этот огромный, неуклюжий нахал, посмевший поднять на него руку. При мысли о том, что все это сделал он — он один! — О’Грейди выпячивал грудь колесом.
Он даже сбегал посмотреть на роковое объявление, прикрепленное к одной из монументальных, отполированных колонн «Грайндстоуна», а затем с видом победителя гордо прошел мимо обанкротившихся банков. Катастрофа произошла благодаря ему, какие бы глупые вымыслы ни строчили газетчики, совершенно не осведомленные о том, что же случилось в действительности. Он был Громовержцем, и только ему повиновались разящие молнии.
Во всем этом О’Грейди печалило только одно: теперь уж ему никогда не придется вылепить профиль Юдокси Пенс.
Юдокси считала, что семейство Макналти опозорило ее, — «от людей такого сорта другого не жди — только дайте им волю».
Помолвка Вирджилии с Диллом затягивалась, и невозможно было сказать, закончится ли все браком. Денежный вопрос по-прежнему оставался неясным. Дилл не был Прочновым, чтобы насильно увести ее, а она не была Пресиозой, чтобы позволить это. Вирджилия не представляла существования вне высшего круга, а совершенный под влиянием минуты поступок двух отщепенцев вряд ли мог служить для нее примером. «Я должна выждать», — сказала Вирджилия. Она бессознательно сравнивала Дэффингдона с Игнасом Прочновым и отдавала себе полный отчет в том, что может подождать, не испытывая неудобства, сожаления или возмущения.
Свадьба Прочнова и Пресиозы состоялась в самый разгар финансового краха. Напротив них в карете заняли места Маленький О’Грейди и Медора Джойс — они сопровождали жениха и невесту на всех этапах брачной церемонии. Пресиоза знала, что мать никогда не простит ее, но надеялась, что дедушка в конце концов умилостивится. Как бы то ни было, она выходила замуж за человека, которого сама выбрала.
В карете Маленький О’Грейди покровительственно похлопал Пресиозу по руке. Разве он не был их добрым гением?
— Какое нам дело, дорогая, до «Булавочно-игольного синдиката» Морреллов? — сказал он. — Разве не они нанесли столько болезненных уколов нашему самолюбию? Какое нам дело до «Грайндстоуна»? Разве не он оставил на душе у нас столько ссадин? Да провались на веки вечные и синдикат и «Грайндстоун»! И