для того, чтобы на нее смотрели, но отнюдь не прикасались к ней — последнее могли позволить себе только близкие друзья. О’Грейди подумал, что лишь бы ему подвернулся удобный случай испытать на миссис Пенс свое магнетическое влияние, а тогда уж ей придется покориться!
О’Грейди отошел в сторонку и принялся наблюдать. Юдокси все так же улыбалась своей заученно-приветливой улыбкой, но скрытая озабоченность появлялась в ее взгляде, когда она пыталась рассмотреть что-то в одной из соседних комнат, где мерцание свечей и какое-то движение наводили на мысль, что там интерес присутствующих сосредоточен на чем-то более занимательном, нежели картинная галерея.
«Уж не опасается ли она за свои безделушки или, может быть, ложки? — с любопытством подумал Маленький О’Грейди, перехватив обеспокоенный взгляд Юдокси. — Нет, тут пахнет чем-то другим!»
Рядом с Юдокси стояла Эльмира Хилл.
«Настоящая библейская мать Израиля, — заметил про себя О’Грейди. — С ней тоже что-то творится. Чем-то смущена? Чувствует себя неловко? Нет, она слишком стара и опытна. Ну вот и она смотрит туда же... Что-то тут происходит! Но что?»
Между тем состояние Эльмиры объяснялось очень просто: утром муж сообщил ей, как случилось, что все теперь зависит от Пресиозы Макналти.
Через толпу прошел Роско Орландо Гиббонс, улыбаясь с самым беспечным видом. Но и он не мог скрыть озабоченности, когда посмотрел над головами присутствующих на комнату, освещенную отблесками свечей. Затем он внезапно свернул в сторону и направился к человеку, восседавшему на софе, обитой розовой парчой.
— Видишь того старика? Это ее дед, — шепнул Прочнов.
Старый Джеремия, сам того не замечая, избрал своим убежищем единственный предмет обстановки, напоминавший ему о доме. Он сидел, растерянно потирая руки и время от времени мигая от света, сиявшего где-то далеко.
— Его никогда не затащишь на званый обед или что-нибудь такое, — не раз говаривала Юдокси.
— Он ведет себя, как заблудившаяся кошка, — сказал Маленький О’Грейди. — И напрасно. Тут много таких, как он.
Да, более внимательный наблюдатель заметил бы, что старый Джеремия был не столько жертвой великосветского этикета, сколько жертвой обстоятельств. И когда Роско Орландо Гиббонс, наклонившись к нему, что-то прошептал и они оба стали смотреть на отблески света, а Юдокси Пенс следила за ними взглядом, Маленький О’Грейди еще больше убедился, что все чего-то ожидают.
Он почувствовал, что Прочнов позади него куда-то устремился.
— Ее мать! — объяснил молодой человек. Да, это была Юфросин, разряженная и взбудораженная.
Ее юбки шелестели от быстрых движений, она кидалась то к одному из присутствующих, то к другому; она была вся как на пружинах.
— Что-то она очень суетится сегодня! — заметил Маленький О’Грейди.
Он снова взглянул на нее. Нет, ею движет не тщеславие, не упоение своим триумфом. Она была до предела взвинчена тревожным ожиданием. Она смотрела туда же, куда были устремлены взоры Юдокси, Роско Орландо и других, — но с еще более обеспокоенным выражением во взгляде, и Маленький О’Грейди почувствовал себя так, словно ему предложили решить задачу — хотя и с многими наводящими вопросами, но все же очень сложную.
Он обернулся, будто ища, к кому бы обратиться за помощью, и увидел в дверях, неподалеку от себя, еще одно знакомое лицо.
— А вот и Дилл! — воскликнул он. — Наш ненавистный соперник, — объяснил он Прочнову. — А с ним мисс Джеффрис, на которой он женится.
Прочнов взглянул на высокого, стройного мужчину в длинном сюртуке, с фиалками в петлице, и ему стало неловко за свою коротенькую куртку и весьма посредственные ботинки. Он обратил внимание и на то, с какой непринужденностью и учтивостью Дэффингдон развлекал небольшой кружок дам. Так вот он, Дэффингдон Дилл, художник и джентльмен, против которого он — неотесанный и неопытный юноша — осмелился выступить!
Маленький О’Грейди не смог сразу отвлечь Дилла от его собеседниц и стал тем временем внимательно присматриваться к нему и Вирджилии. Они, как всегда, блистали, и все же... Они были чересчур общительны и чересчур возбуждены; их оживленный разговор — лишь средство заполнить время; они, несомненно, что-то скрывают и пытаются ввести других в заблуждение. Недаром в разгар веселой болтовни они оба, и Дэфф и Вирджилия, — да, да! — искоса, украдкой бросают взгляды туда же, куда посматривают многие.
Группа в дверях начала редеть.
— Дэфф, — обратился к Диллу Маленький О’Грейди, — скажи, ради бога, что тут происходит?
— А, О’Грейди, и ты здесь! — холодно и сухо отозвался Дилл.
После сцены в банке, имевшей драматические последствия, О’Грейди нравился ему все меньше; и директора поступили правильно, вышвырнув его за дверь. Сказать по правде, Дилл с самого начала с трудом выносил его развязность, неуместно было и шутовство во время обсуждения проекта; еще труднее найти оправдание последней дурацкой выходке, которая испортила все дело. И сейчас этот наглец появляется снова и как ни в чем не бывало обращается с ним, как будто они старые друзья.
— Послушай, Дэфф! — воскликнул Маленький О’Грейди, не допуская мысли, что с ним могут обойтись холодно. — Что происходит в той комнате?
Дэффингдон улыбнулся Вирджилии.
— А почему бы тебе не выяснить самому? — сказал он.
— Не вздумайте расстраивать этот брак! — нервно засмеялась Вирджилия.
Как, должно быть, она была взвинчена, если допустила такую неосторожность, такую оплошность!
Маленький О’Грейди пристально взглянул на нее и торопливо ушел.
С трудом пробравшись через несколько комнат, заполненных как назло высокими людьми, он добрался наконец до желанного порога. Кто-то положил руку ему на плечо — рядом стоял Прочнов. Их взорам открылось следующее зрелище.
В зале стоял стол — такой же, как у Дилла (только гораздо длиннее), на столе мерцали свечи (их было раз в пять больше, чем у Дилла), красовались цветы (правда, в десять раз прекраснее), сверкали серебро, хрусталь и фарфор (правда, во сто раз роскошнее), а вокруг стола сидели девушки (правда, в тысячу раз привлекательнее, чем бедняжка Джудит). Среди них находилась и Пресиоза. Ее огромная шляпа с перьями едва держалась на голове, а в глазах было отчаяние, как у загнанного зверька. Да, они заковали ее в цепи и привязали к столбу, чтобы предать сожжению. «Если она и будет разливать у меня чай, — непреклонно заявила Юдокси, — то пусть расплачивается за такую честь».
Рядом с Пресиозой сидел главный инквизитор — Робин Моррелл — огромный, самоуверенный, наглый и упрямый, готовый на все, чтобы принудить Пресиозу к отречению. Окружающие