Он по крутой тропе из Драконьей бухты поднялся на берег, в очередной раз представляя, какое отторжение вызовет у Люси каменистая почва под ногами. Она, наверное, возненавидела бы сам высокий берег. Разве в Лондоне есть возвышенности, мало-мальски похожие на холмы? Что-то в Мейфэре он такого не видел.
Дэвид, отгоняя руками от лица облако мошкары, продрался сквозь заросли жгучей крапивы и колючей ежевики. Ему все еще очень досаждало, что Поттер возомнил себя всесильным, решив подчинить его своей воле, однако оставаться в Лондоне было бы полнейшей глупостью. Кроме того, Поттер вполне мог навредить не только ему, но и связанным с ним людям, и этот факт игнорировать было нельзя. И все же как любящий отец тот был прав: Люси заслуживает лучшего дома, чем этот готический ужас в глубокой провинции, и лучшего мужа, чем ходящий по лезвию ножа контрабандист.
Дэвид немного отвлекся от своих мыслей, когда дошел до Черч-Виверна, деревушки, примостившейся в лощине за утесами, где было не так холодно и ветрено, как внизу. Жители этой деревушки тоже занимались контрабандой, но сильно отличались от огрубевших под солеными ветрами обитателей Драконьей бухты.
Он двинулся по тропинке, которая огибала деревню и вела к Керслейку, его настоящему дому. Сначала тропа шла между ухоженными садами, которые уже начали давать урожай, затем – мимо хлева Тома Ока: тот как раз чистил его, сгребая навоз в кучу, чтобы он перегнил и потом его можно было использовать для подкормки растений в саду.
В запахе навоза нет ничего плохого: обычный деревенский запах, который кажется противным только тем, кто к нему не привык. К тому же навоз играет большую роль в обогащении почвы: говорят, что без него не вырастить ни овощи, ни фрукты. И это всем известно – и простолюдинам, и благородным, потому что у них есть поместья с фермами. Только купцы и банкиры, живущие вдали от земли, ничего не понимают в сельском хозяйстве, им важно одно – чтобы приносило доход.
Дэвид открыл калитку во фруктовый сад поместья. Она, как всегда, скрипнула. Здесь все было знакомо и полно воспоминаний о детских приключениях и играх, об обильных осенних урожаях.
Интересно, а Люси когда-нибудь была в настоящем фруктовом саду? Весной здесь все бело от цветов, над которыми вьются тучи пчел, потом опавшие лепестки образуют белый ковер на траве, а ближе к осени наступает период плодоношения, когда ветки пригибаются под тяжестью плодов, а спелые яблоки искушают румяными, как щечки у девицы, боками.
Вот здесь он впервые поцеловался – им с Дженни Картер тогда было по одиннадцать лет, и они считали, что за этот поцелуй им обоим суждено гореть в аду, но уж больно хотелось рискнуть. Потом она вышла замуж, сейчас у нее двое малышей.
В райских садах Ева искушала Адама, а его искушала Люси в саду герцогини Сент-Рейвен. О чем подумала бы Крессида Сент-Рейвен, если бы узнала, что ее сад сравнивают с Эдемом в период заката?
Зато остальное – на его совести: то, что было в парке, и в «Олмаке», и на темной лестнице в театре – особенно там.
Несмотря на все попытки сохранять благоразумие, Дэвид невольно представил Люси под яблоней, вспомнил, как нежна ее кожа, с которой не могли бы соперничать даже лепестки.
Отчаявшись, Дэвид решительно зашагал к дому, где ему уж точно удастся сохранить здравомыслие.
Пусть Люси не любит деревню, но ее не может не восхитить увитая жимолостью аркада, ведущая в огород, сам очаровательный особняк из побеленного серого камня в обрамлении роз и глициний.
Дэвид вошел в дом, как обычно, через кухонную дверь.
Энни, которая работала здесь кухаркой еще до его рождения, без малейшего смущения воскликнула:
– Малыш Дейви!
И что такого? Ведь она кормила его молоком, хлебом и медом и шлепала огромной поварешкой, когда он пытался что-нибудь стянуть из кухни.
Дэвид обнял ее и расцеловал в обе щеки, а потом заодно и судомоек.
– С тобой не будем целоваться? – обратился он к Уилли, поваренку.
Тот было скривился, а потом заулыбался во весь рот, но тут вошла тетя Мириам.
– Дэвид, мальчик мой дорогой!
После объятий и взаимных приветствий она повела его в гостиную.
– Как провел время в Лондоне?
– Хорошо, но мне все это не по вкусу.
– Ой, неужели так ничего интересного и не было?
– Ну, я занимался спортом, заходил в книжные магазины.
– В книжные магазины! С чего это вдруг? Ты же никогда не увлекался чтением.
– Понял, что очень многому еще нужно учиться. – Дэвид подавил желание засыпать тетю Мириам мучившими его вопросами и позабавить историями о балах и причудах высшего света. – Извини, что не привез подарок: уезжал в спешке.
Она не спросила почему, а значит, догадывается, что у него были на то основания. Какое же это счастье – любящие проницательные близкие!
– Ты дома – и это уже для меня подарок. Но ведь ты же ненадолго, да?
– Сезон заканчивается, так что нет смысла возвращаться.
– А как же мисс Поттер? Ты же ехал туда, чтобы поухаживать за ней. – Дэвид судорожно придумывал объяснение, когда она воскликнула: – Ты влюбился в нее! Как здорово!
– Нет…
Тетя Мириам рассмеялась.
– Ну расскажи мне о ней. Она красивая?
Неужели его лицо – открытая книга для нее? По всей вероятности.
Дэвид понял: если все отрицать, то будет еще хуже, – поэтому рассказал о Люси, пытаясь не выдать своего глубокого чувства к ней и одновременно понимая, что все его усилия тщетны. Он очень хорошо помнил, как его друзья, влюбленные в какую-нибудь девушку, без умолку говорили о предмете своей любви.
Предмет любви.
Как банально звучит, особенно когда речь идет о разрушительном бедствии, достойном эпической поэмы. Он явно обезумел. Тем более после того, как собственные слова и радость тетки превратили невозможное во вполне возможное.
– Не исключено, что ничего не получится, – предупредил он.
– Почему? Что в тебе есть такого, что может ее оттолкнуть?
– Ты не видишь моих изъянов.
Тетушка рассмеялась:
– Дело не в этом: просто твои достоинства их перевешивают. Она колебалась, когда ты сделал ей предложение?
– Мы до этого не дошли. Она уже совершеннолетняя и сама может распоряжаться своими тридцатью тысячами – с какой стати ей передавать их какому-то мужу.
– Как странно.
– Не совсем. Женщины редко попадают в подобные ситуации, но если попадают, то получают независимость.
– Я не понимаю, зачем стремиться к независимости, если она предполагает одиночество.
– Есть друзья.
Тетя Мириам отмахнулась.
– Как бы то ни было, – сказал Дэвид, – вполне возможно, она не станет выделять деньги на мои потребности, поскольку собирается вложить их в трастовый фонд.