до моего возвращения. Вообще-то я рассчитываю вернуться через пару дней, но мало ли что может случиться… Итак, я полагаюсь на тебя, ты управляющий, тебе и карты в руки.
Скарлетт достала из сумочки связку ключей от магазина и вручила их, еще не пришедшему в себя после сна, Клаусу.
– Все работники предупреждены и придут завтра в магазин к восьми часам утра. А чтоб тебе было легче, можешь сегодня договориться с Джоном Петерсоном, он побудет с тобой при открытии, а там, глядишь, и я подъеду.
– Миссис Скарлетт, не стоит так беспокоиться, я думаю, что все будет в порядке. Занимайтесь своими делами. Но если Вам так спокойнее, я приглашу Джона.
– Ну что ж, Клаус, раз ты так уверен в себе, то и я поеду с легкой душой. Итак, до свидания, мне надо поторопиться, поезд в Джонсборо уходит через полтора часа, а я должна еще вернуться домой и всех разбудить.
Скарлетт направилась к выходу, но Клаус окликнул ее.
– Миссис Скарлетт, я хотел сказать, что у Вас очень хорошая сестра, вот только жаль, что она упрятала себя в монастырь. Как Вы считаете, это у нее надолго?
Скарлетт удивленно посмотрела на Клауса.
– Она говорит, что навсегда!
– Что ж, дело усложняется.
– Какое дело, Клаус, ты о чем?
Клаус пожал плечами и ничего не сказал. Однако выражение лица при этом у него было каким-то глупым или смущенным, Скарлетт не разобрала, а в поезде, вспомнив про это, подумала, уж не влюбился ли Клаус в Керрин?
Глава 15
Они нагрянули в Тару всей компанией неожиданно для ее обитателей. Скарлетт не стала заранее оповещать Уилла и Сьюлин о своей затее – вытащить Керрин из монастыря, по той простой причине, что задумка эта могла и не состояться. А появление тети Полин в Таре было и вовсе явлением маловероятным. Старая дама навещала свою сестру Эллин в поместье только однажды, вместе со своим мужем, вскоре после рождения Скарлетт. А потом сестры всегда встречались в доме Евлалии в Чарльстоне, куда Эллин возила с собой и дочек.
Открыв дверь, Сьюлин ахнула от изумления и принялась душить в объятиях Керрин и тетю Полин. Уилл поздоровался с дамами и велел слугам накрывать на стол. Скарлетт первы делом
спросила у Сьюлин о Мамушке и очень расстроилась, когда сестра сказала, что их старой няньке совсем худо. Керрин насторожилась и тут же изъявила желание увидеть Мамушку.
– Сейчас она спит – сказала Сьюлин. – Не надо ее будить. Сон для нее теперь большая редкость, в основном она просто лежит и стонет от боли, да все призывает маму. А последние два дня она часто впадала взабытье, и мы уж думали, что она из него не выйдет. На глаза Керрин навернулись слезы.
– А Мамушка узнает меня? – спросила он у Сьюлин.
– Не волнуйся, Керрин, рассудок у Мамушки ясный, вот только силы ее покинули. Ты даже не представляешь, как она тебе обрадуется.
В ожидании ужина дамы расположились в гостиной и Скарлетт обратила внимание, как изменилась младшая сестра, лишь только осознала, наконец, что находится в родном доме.
Керрин сидела в кресле, но не расслаблено, как бывает после долгой дороги, когда человек утомившись в пути старается дать себе отдых. Поза ее была напряженной и в каждом движении сквозило нетерпение. Казалось, она вот-вот вскочит с кресла и пустится обегать весь дом, от первой до последней комнаты.
Она обводила взглядом родные стены гостиной и всматривалась в милые сердцу старые догерратипные портреты мамы и папы. Этим портретам удалось пережить войну и остаться невредимыми, благодаря своевременным мерам, принятым Порком. Он рассудил, что эти дешевые портреты хоть и не представляют никакой ценности для янки, но они, из вредности, все же могут испортить их штыками. Порк снял оба портрета со стены еще до входа в дом завоевателей, отнес их в самую дальнюю негритянскую лачугу, приложил лицом друг к другу, связал бечевкой и схоронил, заложив между стенкой ветхого домика и прилегающего к нему курятника. Портреты, конечно, поблекли из-за сырости, но в целом сохранились.
В глазах Керрин стояли слезы от нахлынувших чувств, навеянных воспоминаниями былого, и Скарлетт поняла, что разлука с родным домом ей тоже небезразлична. Она не могла взять в толк только одного, как это Керрин за столько лет ни разу не побывала дома и преспокойно себе жила в своем монастыре. И тут взгляд Скарлетт случайно обнаружил Уилла, скромно стоящего возле комода, облокотившись на спинку кресла и не сводящего глаз с Керрин. И Скарлетт, перехватив его взгляд, чуть не вскрикнула от осенившей ее догадки и даже открыла рот. Да ведь он ее любит, Господи! В этом взгляде было столько обожания, нежности, страсти и беспредельной тоски.
Мамушка умерла через два дня после их приезда. Смерть ее оказалась легкой, потому что наступила во сне, да и беспокойства она никому не причинила.
Еще вечером Керрин сидела возле нее и поглаживала заскорузлую темную руку, прощаясь перед сном. И Мамушка даже нашла в себе силы прошептать ей, что она оказалась счастливее миссис Эллин, потому что умирает в окружении своих девочек, так заботящихся о ней. А вот миссис Эллин, бедная голубка, так и скончалась, не повидав на прощанье дочек. Еще она сказала Керрин, чтобы та была поближе к Скарлетт, пока мистер Ретт не вернется. Ведь она так несчастна без него!
Мамушка умерла с легким сердцем, как того и добивалась Скарлетт, ибо Керрин, лишь только увидела осунувшееся измученное лицо своей няньки, была готова пообещать что угодно, помимо своей воли и сказала Мамушке, что вернулась в Тару насовсем. А когда Скарлетт упрекнула сестру в том, что она напрасно вынудила ее приехать из-за своего упрямства, ответила, что сама не знает, почему так получилось и она с легкостью сказала неправду, совершенно на это не рассчитывая.
… Скарлетт проводила тетю Полин и Керрин в Чарльстон спустя три недели после похорон Мамушки. Перед отъездом они погостили у нее в Атланте еще несколько дней и стали собираться в дорогу.
После того как Керрин вернулась из Тары, Скарлетт обнаружила в ней перемены, которые не могли не обратить на себя внимания.
Прежде всего это выражалось в том, что сестра стала беспокойной и в глазах ее угадывалась тревога. Скарлетт сказала бы, что в ней появилась некая нервозность, словно душу ее терзали сплошные противоречия.
Из глаз Керрин исчезло то покорное смирение, которое сопровождало ее с того момента, когда