Потоптавшись, старик Капшун присоединился к старикам, проводившим испытания мальчишки, и задал первый вопрос:
— Почему у кабарги белые пятна на шкуре?
— Ее обрызгали молоком. Кабарга похожа на козла и ее надо было как-то пометить, чтобы люди не путались.
Старики посоветовались и решили, что мальчишка ответил верно. И тут же его дернули березой за косичку — говори громче, мы тебя не слышим! Это сигналили те, что были за стенами аила.
— Какой рост у Сартакпая?[114]
— До неба! — заорал Дельмек во всю глотку и от страха, и от боли одновременно — парни дернули вторично, хотя просто не слышали вопроса. Выше любой горы!
— А какая гора на Алтае самая высокая?
— Ак-Сумер!
— Как Алып-Манаш вышел из беды?
— Он написал письмо другим богатырям на крыле гуся, и они выручили его.
Вопросов было много, и скоро Дельмек охрип, отвечая на них громко и отчетливо. Но этого развеселившимся не на шутку старикам и парням было мало. Подмигнув Капшуну, Акым проблеял по-козлиному свой глупый вопрос:
— А что делают мужчина и женщина, когда остаются одни?
Дельмек смутился, но его тотчас дернули за косичку. И он проорал из последних сил:
— Других дураков делают!
Не выдержали старики и парни, что проводили испытания мальчишки: переглянулись, хихикнули, поняв на кого и почему намекал Дельмек. И хотя муж матери настаивал на новых вопросах, парни уже бросили березку и ушли. И потому решение стариков было единодушным: парень выдержал испытания на мужчину, может строить собственный аил и заводить со временем семью. Акым вынужден был преподнести мальчишке, ставшему мужчиной, чашу с топленым жиром, а Уркене — отдать ружье Темира.
Дельмек не стал строить свой аил и не взял в невесты, а потом и в жены дочку старика Капшуна, которой уже стукнуло тридцать два года. Получив отцовское ружье, он стал охотником, потом ушел в долину к русским…
— Э-э, что все это вспоминать!
Дельмек погладил коня по теплой морде и вернулся в аил, где уже слышался хриплый голос Учура.
Глава третья
СМЕРТЬ ШОНКОРА
Сначала тропа круто шла вверх, потом переломилась и так же круто пошла вниз, к отаре, юрте и аилу Яшканчи, похожих отсюда, сверху, на большую каракулевую шкуру, придавленную двумя перевернутыми пиалами.
Учур в полном наряде кама, в который он облачился почему-то дома, а не на месте камлания, казался со стороны петухом — крикливой и бесполезной птицей русских, поднимающей солнце после его ночного сна.
Русские вообще никак и ничем не были похожи на алтайцев: они умели держать огонь взаперти в каменных сундуках; жили не в дымных аилах, а в больших деревянных домах, с дырами в стенах; шили одежды не из шкур, как все люди гор, а мастерили их из кусков тканей, сплетенных из грубых и толстых нитей. Они ковыряли железом землю, обували своих коней в железо и даже мясо жарили на железных лепешках с загнутыми краями. А говорили вообще непонятно — сколько ни прислушивайся, ни одного слова не поймешь!
Нет, к русским Учуру дороги нет! Камы им не нужны, а их бородатые попы всегда плюют вслед любому каму, бормоча сердитые и несправедливые слова. Учур был с отцом в долине Куюма, видел русские села и бородатых людей, не любивших алтайцев и не пускавших их в свои дома. Сначала Учур думал, что все бородатые русские — попы. И удивился, что в селе так много попов. Спросил у отца, а тот лишь рассмеялся: «Попы только те, что в женских чегедеках ходят и кресты носят на груди. Остальные просто орусы, у которых хорошо растут волосы на лице!»
Учур тогда охотно согласился с отцом: хорошая борода всегда редкость для алтайца. Интересно, растет сейчас у Ыныбаса борода или нет? Должна расти — он ведь крещеный алтаец, почти русский!
А у Яшканчи — свои думы. Скрепя сердце позвал он кама Учура по совету лекаря Дельмека… Не поможет Учур сыну, как и Дельмек не помог… Да, зря он назвал сына Шонкором! С таким гордым именем мальчишки долго не живут![115] Надо было лягушкой назвать или ящерицей! Теперь-то Шонкору определенно не уйти от духов-кермесов, не разгонит их своим камланием Учур, который уже с утра пьян… Лекарь Дельмек, который учился у русского доктора, полдня старался выгнать из сына болезнь — крепкие травы ему давал пить, на араке тряпки парил и к груди прикладывал, конским сырым навозом Шонкора мазал, жгучей крапивой все тело растирал… Не стало парню легче!
Черная шуба Яшканчи давно вытерлась и выцвела, обросла разноцветными заплатами и обносилась. Но он бережет ее и будет носить до тех пор, пока сама с плеч не свалится: первенца, Шонкора, в нее заворачивал… Радовался тогда… Много пил араки и плясал! А теперь что делать Яшканчи? Плакать, кричать, волосы рвать на голове?..
Всадники спустились вниз, остановились возле юрты. Яшканчи первым оставил седло, нырнул внутрь, вернулся с большой чашкой чегеня. Учур ухмыльнулся и, не оставляя седла, единым махом осушил ее, даже не крякнув, хотя Адымаш половину чашки аракой долила. Потом кам спешился, пошел было к юрте, позванивая колокольчиками на шубе, но его остановил голос Яшканчи:
— Шонкор — там, в аиле…
И махнул рукой в сторону одинокого темного конуса, над которым не струился, как обычно, дымок. Учур поморщился, но пошел взглянуть на больного.
Перешагнув бронзовый топор, лежащий на пороге для отпугивания злых духов, вошел в аил. Удивился убожеству жилья и пустой тулге над погасшим очагом, но не подал вида. «Смирился со смертью сына, даже огонь зажечь не захотел…» Но, подумав, оценил находчивость хозяина: увидев погасший очаг и ужаснувшись нищете жилища, кермесы сами убегут из аила куда глаза глядят!
— Лекарь был? — спросил Учур. — Что сказал?
— Против духов у него нет силы. Тебя велел позвать. Учур кивнул: все правильно — Дельмек помнит уговор. А Яшканчи уже торопливо рассказывал, что Шонкор заболел после весенней откочевки, упав с коня в ледяную воду. Переодеться было не во что — ехал мокрым весь день, и одежда сама высохла на нем. А на стойбище, пока отец с дедом юрту собирали, на сырой земле спал, устав от трудной дороги. Потом кашлять начал, сильно потеть, жаловаться на боль в груди…
Кам склонился над больным — глаза сухие, по лицу внутренний огонь гуляет, а пальцы рук синие и холодные. Гулко кашляет, выплевывая гной и кровь… Таких не лечат ни лекари, ни камы! Оинчы бы отказался: «Все равно умрет парень. Не буду камлать, духов зря тревожить!» Но Учур, выпрямившись, сказал другое:
— Вода виновата в его болезни. Синего Быка[116] вызывать надо, дух воды просить! Вечером камлать долго буду, а утром коня Эрлику подарим, чтоб отвел беду, прогнал кермесов…