автократии и начать Третью Революцию, которая должна сорвать последние цепи с рабочего класса.
Ближайшие гарнизоны — форт Красная Горка и Ораниенбаумская авиационная школа — поддержали кронштадтский Революционный комитет, но последний, несмотря на советы военных специалистов, не захотел начинать первым военные действия, подчеркивая, что Третья Революция, начавшаяся бескровно, должна идти дальше по стране без единого выстрела. Эта вера в правоту своего дела, охватившая всех моряков (многие матросы — члены партии, публично отказывались от своего партийного билета или публиковали об этом заявления в тех же «Известиях»), питала иллюзии о том, что борьба с коммунистической властью может быть бескровной. Некоторое количество сохранившихся еще в Кронштадте анархистов и левых эсеров не могло расстаться с традициями совместной работы с организациями коммунистической партии 1917 года и до 1921 года они не заметили установления строгой олигархии в коммунистической диктатуре. Антиправовое сознание, заложенное партиями революционной демократии в 1917 году, создавшее лозунг о легальности только социалистических партий, не могло не сказаться пагубно и на вопросах дальнейшей тактики кронштадтского Временного Революционного комитета. Это сознание, как в случае с «Викжелем», во время вооруженной борьбы в Москве и в других случаях, толкало не на активную борьбу с коммунистическими диктаторами, а на переговоры, что в конечном счете и предопределяло неудачу.
В то же время, возможности у восставших моряков были большие. Паника, охватившая Ленина, видна хотя бы из первого объявления по радио, в котором сообщалось о «мятеже бывшего генерала Козловского». Отлично зная действительность из сообщения хотя бы того же М. Калинина, присутствовавшего на митинге на Якорной площади, Ленин и его ближайшее окружение в эти первые дни восстания побоялись сказать правду, и 2 марта Лениным, как председателем Совнаркома, и Троцким, как председателем Реввоенсовета, было подписано официальное сообщение под заглавием: «Подробности мятежа генерала Козловского», которое появилось в «Правде» от 3 марта 1921 года. Приведем это сообщение:
«Уже 13 февраля 1921 года в парижской газете „Утро“ (Матэн) появилась телеграмма о том, что будто бы в Кронштадте произошло восстание моряков против советов. Французская контрразведка только несколько опередила события. Через несколько дней после указанного срока действительно начались события, ожидавшиеся и, несомненно, подготовляемые французской контрразведкой.
В Кронштадте и Петрограде появились белогвардейские листовки.
Во время арестов задержаны заведомые шпионы …»
Далее, излагая события на «Петропавловске», сообщение говорит о появлении в качестве руководителя группы «бывшего генерала Козловского». «Таким образом, — заканчивается в сообщении, — смысл последних событий объяснился вполне. За спиной эсеров и на этот раз стоял царский генерал».
Итак, по Ленину, никаких рабочих волнений, забастовок и демонстраций в Петрограде не было. Арестованные бастовавшие рабочие оказались «заведомыми шпионами». А в Кронштадте подняли восстание не моряки, четыре года сражавшиеся за Революцию и теперь поднявшие знамя Третьей Революции против коммунистических узурпаторов, а французская контрразведка и ее шпионы во главе якобы с бывшим генералом Козловским…
Метод лжи и извращения действительности, столь широко применявшийся Сталиным, отнюдь не был открыт последним. В этой области Сталин лишь следовал за Лениным и развивал его методы.
То, что в открытой печати Ленин не хотел признавать, пользуясь дешевым приемом сваливания причин Кронштадтского восстания и рабочих волнений на французскую разведку, позже полностью подтвердили ведущие работники Петроградского губкома, в том числе такие видные усмирители Кронштадта, как последовательно возглавлявшие Петроградскую губчека Бакаев, Комаров, секретарь губкома Угланов и другие. Занавес с действительного положения во время событий в Кронштадте и Петрограде был приподнят позже, во время разгоревшейся на XIV съезде внутрипартийной борьбы. К концу 1925 года Угланов, первый секретарь Петроградского губкома, избранный сразу после подавления Кронштадтского восстания, успел сделаться одним из самых ожесточенных врагов Зиновьева и Каменева и, находясь во главе Московской организации, играл роль застрельщика в борьбе с «ленинградской оппозицией». Его ближайший друг Н. Л. Комаров, возглавлявший в бытность Угланова в Петрограде местную ЧК, играл роль троянского коня в Ленинградской организации 1925 года и вызывал своим поведением ненависть всего зиновьевского актива, сплоченно выступавшего в качестве «ленинградской оппозиции» на XIV съезде.
В напряженной атмосфере этого съезда несколько видных делегатов, в том числе таких, как Лашевич, бывший в 1921 году заместителем Зиновьева по Петросовету, Бакаев, член губкома, одно время председатель петроградской ЧК, возглавитель ленинградского комсомола Наумов и ряд других подали в президиум съезда заявление с очевидной целью нанести удар по Угланову и Комарову.
В этом, подписанном 29 декабря 1925 года, заявлении они писали: «Общее критическое положение в стране (восстание в Сибири, Тамбове и т. д.) в начале 1921 года сказалось особенно остро в Ленинграде … Мы вынуждены были закрывать те фабрики и заводы, цехи, которые только были пущены в ход. Доверие было подорвано. Начались массовые забастовки, началось восстание в Кронштадте.
Растерянность отдельных товарищей начала действовать на гущу партийных масс. Даже в таком органе, как ЧК, которым руководил Комаров, по выражению членов комиссии ЧК, выявились „дановские“ настроения. Эта растерянность сказалась на одном заседании губкома, где тт. Комаров и Угланов обвинили руководящую верхушку губкома (т. е. Зиновьева и его окружение. — Н.Р.) в том, что эта верхушка настаивает на аресте руководителей забастовки»[254].
Заявление подписали: Бакаев, Наумов, Николаева, Федорова, Лашевич, Зорин.
На это заявление членов «ленинградской оппозиции» XIV съезду 31 декабря 1925 года последовал ответ Угланова, заслуживающий того, чтобы его привести:
«Это неправда. В кронштадтские дни Петроградская Чрезвычайная комиссия стояла геройски на своем посту. Она выполнила такую работу, о которой на бумаге писать не положено (подчеркнуто нами. — Н.Р.) и авторам заявления следовало бы не дотрагиваться до чести Петроградской Чрезвычайной комиссии.
Что касается „растерянности“ тт. Комарова и Угланова при арестах руководителей забастовки (подчеркнуто нами. — Н.Р.), то товарищи и тут говорят неправду. Многим товарищам известно, как тт. Комаров и Угланов принимали участие в ликвидации Кронштадтского мятежа на фронте и в Чрезвычайной комиссии». Подписано: Угланов[255].
Признания, сделанные в этом обмене заявлениями участниками подавления петроградских рабочих и кронштадтских моряков, говорят сами за себя. Они исчерпывающе разоблачают ленинские заявления о событиях в Кронштадте и показывают, что стоили его демагогические приемы в глазах его собственной гвардии из числа непосредственных участников подавления, когда последние, в пылу внутрипартийной борьбы, начали говорить языком фактов.
События в Петрограде и Кронштадте развивались совсем не так, как рисовал их Ленин.
Созданный в Петрограде «Совет обороны» объявил осадное положение и ЧК учинила такую расправу, «о которой на бумаге писать не положено», как признавался в пылу полемики, защищая себя, член ЦК и первый секретарь Московского обкома Угланов в 1925 году.
Помимо ареста участников и руководителей рабочих: забастовок, в