Когда заключенных вели в газовые камеры, им говорили, что сейчас они примут душ. В газовых камерах действительно на потолках были укреплены ложные душевые лейки. Жертвам говорили также, чтобы они поторапливались, иначе остынет кофе, который ждет их в прихожей[496]. В раздевалке им даже подавали вешалки для одежды, и, как только нагие люди толпой набивались в газовую камеру, за ними внезапно захлопывалась тяжелая железная дверь. Через отверстия в потолке на них тут же сыпались зеленые шарики «циклона Б», и через пятнадцать — тридцать минут — свидетельства разнятся — все были мертвы.
«Отсюда уходят только через дымовые трубы», — сказали Примо Леви, когда его привезли в Аушвиц. «Как это?» — недоумевал он. «Но скоро все мы узнали, что это значит», — написал потом итальянский химик[497]. Газовыми камерами заведовали Sonderkommandos, особые команды, набранные из заключенных. Они выполняли самую грязную работу, готовили и чистили газовые камеры и крематории. Эсэсовские Sanitater, санитары, лишь вбрасывали в камеры гранулы газа «циклон Б» и закрывали герметичные двери с резиновыми уплотнителями. Рабочие зондеркоманд успокаивали жертвы в раздевалках, говоря им, нередко на идиш, что они только примут душ и потом вернутся обратно к своим делам и семьям, уводили смутьянов и излишне непослушных, нервных и напуганных людей на задворки крематория, где их эсэсовцы пристреливали из пистолетов с глушителями. На членов зондеркоманд возлагалось множество омерзительных обязанностей. Они помогали старикам раздеться, провожали к газовым камерам и самых неповоротливых заталкивали в душегубки с помощью резиновых дубинок. Пока шел процесс умерщвления, они рылись в личных вещах, искали ценности, украшения, зашитые в одежду, еду — все, что могло пригодиться нацистам; сжигали ненужные предметы вроде альбомов с фотографиями, книг, молитвенников, свитков Торы, детских игрушек. Когда двери открывались, они вытаскивали жертвы из камер, сбривали волосы, осматривали рты в поисках золотых монет, клешами выдирали золотые коронки, срывали иногда вместе с пальцами кольца, снимали серьги, отстегивали протезы и складывали тела на подъемники штабелями по пятнадцать—двадцать трупов. Затем они очищали камеры от человеческих экскрементов и обрызгивали их духами, отобранными у женщин, чтобы у следующей партии не возникло никаких подозрений. Наверху зондеркоманда сжигала трупы в печах крематория, разбивала деревянными колотушками несгоревшие черепа и кости и отвозила огромные массы пепла на тачках в пруд, располагавшийся между двумя крематориями, или на грузовике в Солу, приток Вислы[498]. Обычно в одной газовой камере — а в комплексе Аушвиц-Беркенау круглые сутки действовало шесть камер — бригада из десяти эсэсовцев и двадцати служителей зондеркоманды за девяносто минут умерщвляла две тысячи евреев[499]. Многие эсэсовцы вызывались поработать сверхурочно за дополнительные порции мяса и алкоголя. За двадцать четыре часа в Аушвице иногда удавалось отобрать, задушить газом, кремировать и убрать пепел двадцати тысяч человек.
«В большинстве они знали, что их ждет смерть, — говорил бывший узник, служивший в зондеркоманде, Иосиф Закар о евреях, которых он водил в газовые камеры. — Они это чувствовали. Они боялись, элементарно и открыто боялись. Им было страшно. Матери прижимали к себе детей… Они были в ужасном состоянии… Некоторые рыдали от страха и стыда. Они были очень, очень напуганы. Дети вели себя как дети — хватали родителей за руки, прижимались к ним. Что они могли знать? Они ничего не знали»[500]. Жертвам говорили, чтобы они запомнили номера вешалок, на которых оставили свою одежду в раздевалке — коридоре размером пятьдесят на восемьдесят футов, с бетонным полом и деревянными скамьями. Им опять же лгали, создавая видимость, будто они должны лишь помыться и пройти обработку от вшей.
Оказавшись в камере, они были обречены на быструю или медленную, но верную смерть. Рудольф Хёсс успел написать мемуары между арестом в марте 1946 года и повешением в апреле 1947 года на собственной же виселице в Аушвице. Не кривя душой, он мог с полным основанием констатировать гораздо большую эффективность газа «циклон Б» по сравнению с угарным газом:
«Опыт показывает, что препарат синильной кислоты, называемый «циклоном Б», вызывает смерть быстрее и надежнее, особенно если в помещении сухо и оно до отказа заполнено людьми и обеспечено достаточно большими впускными отверстиями для газа. Я не знаю такого случая, чтобы, например, в Аушвице через полчаса после впуска газа, когда обычно открываются двери, оставался в живых хотя бы один человек».
Невозможно представить, что должен испытать человек за эти тридцать минут. В новейших газовых камерах крематориев II и III Аушвица гранулы опускались в контейнерах по Drahtnetzeinschiebvorrichtungen (впускным колоннам из проволочной сетки), и газ распространялся более-менее равномерно. В других газовых камерах он скапливался внизу и поднимался вверх, и те, кто был посильнее, подминали под себя слабых, стараясь взобраться повыше и спастись от удушья. «В страхе люди карабкались друг на друга, надеясь выжить, — вспоминал Закар. — Иногда на телах почти вся кожа была содрана под воздействием то ли газа, то ли ног»[502]. Жертвы бились в двери и стены, их вопли и рыдания были слышны тем, кто находился снаружи. Когда служители зондеркоманд входили в камеру, перед ними открывалось жуткое зрелище. Один историк представил ее таким образом: «Бафовые растрескавшиеся тела, выпученные, вываливавшиеся из орбит глаза, разинутые рты с пугающей реалистичностью свидетельствовали о муках, которые испытывали люди в последние минуты жизни»[503].
Охранник из Аушвица Отто Молль рассказывал в Нюрнберге о том, что матери иногда прятали младенцев среди одежды в раздевалках: «Узники, сортируя вещи, находили детей и бросали их в газовую камеру». Его спрашивали и о быстродействии газа «циклон Б». «Газ впускался через отверстие, — хладнокровно отвечал он. — Минуты через полторы после того, как впускался газ — конечно, я могу говорить только приблизительно, так как мы не засекали время и нам это было неинтересно, — да, минуты через полторы, мы не слышали никакого шума, то есть из газовой камеры не раздавалось никаких звуков». Вопрос: «А какие звуки вы слышали до этого?» Ответ: «Люди плакали и визжали»[504]. Имеются и другие свидетельства, подтверждающие, что смерть наступала довольно быстро.
Иногда члены зондеркоманд находили среди трупов, извлеченных из газовых камер, близких родственников или друзей. Хёсс, чьи показания следует воспринимать через призму его антисемитизма, утверждал, что один заключенный из зондеркоманды вилами забросил в печь тело своей жены и потом преспокойно сел обедать с коллегами. (Известен и другой случай: узник зондеркоманды ввел в газовую камеру мать и остался там вместе с ней.) Заключенные Аушвица относились к служителям зондеркоманд, таким же узникам, как и они, с презрением, считая их прихвостнями нацистов, «продавшими души дьяволу»[505]. Примо Леви писал, что им приходилось существовать «на грани предательства». Конечно, они облегчали жизнь нацистам, которым пришлось бы самим возиться с трупами, если бы не было зондеркоманд. Хотя, конечно, они всегда могли найти добровольцев в украинских, прибалтийских и белорусских вспомогательных подразделениях.
И все же нельзя забывать о том, что у членов зондеркоманд не оставалось никакого выбора, кроме самоубийства. Они, как могли, помогали другим заключенным — приносили, например, еду. И они же однажды восстали против немцев. 7 октября 1944 года зондеркоманда крематория IV, поняв, что ей угрожает «селекция», то есть отправка в газовую камеру, напала на эсэсовцев с камнями, топорами и железными прутьями. «Восстание» было подавлено за одну ночь, никто из бунтовщиков не смог убежать, но они успели убить трех эсэсовцев, ранить двенадцать и взорвать крематорий ручными гранатами, которые им принесли узницы-женщины. Во время мятежа погибло двести пятьдесят заключенных и еще двести были казнены на следующий день. Женщин-евреек Эстер Вайкблум, Регину Сафирштайн, Алу Гертнер и Розу Роботу нацисты спустя неделю повесили, подвергнув жестоким пыткам[506]. Восстания в Собиборе, Треблинке и Аушвице — в шести лагерях уничтожения — были подняты узниками зондеркоманд: только они обладали достаточной физической силой для борьбы. Они же дали миру свидетельства геноцида, зарывая их в жестяных банках возле крематория, которые впоследствии были найдены и опубликованы[507]. Один из заключенных, Залман Градовский, позднее писал: «Почему я не стенаю и не плачу, а сижу как холодный, онемевший истукан, лишенный всяких эмоций?» И сам же себе отвечал: «Постоянное присутствие смерти, единственная наша реальность, угнетает, отупляет и заглушает наши чувства»[508].