Мрачнее тучи она опустила сотовый в карман, тяжело посмотрела на нас.
– Жду ваши объяснительные. От каждого, – повторила она и вышла из кабинета.
Класс тут же всколыхнулся и снова загудел, не обращая никакого внимания на биологичку.
– Ого! Отец Исаева пришел? – выкрикивали с мест одноклассники. – Зачем? Стоянова, ты не в курсе? Рыжий, знаешь что-нибудь? Что-то будет! Да, наверное, дрюкнуть ее пришел за сынка! Давно пора!
– Вам, по-моему, велено писать объяснительные! – встряла Елена Ивановна. – Так берите и пишите!
Немного успокоившись, наши взялись сочинять эти самые объяснительные. Я сухо и кратко написала всё, что знала со слов Андрея и самого Ярика. Утаила только вчерашний наш разговор о маме. Меньше всего мне хотелось ее сюда вовлекать. Рассказать, конечно, ей придется, но пусть это будет только между нами, а не во время прилюдного разбирательства, иначе… не знаю, страшно даже представить ее реакцию. Да и на душу Ярика с лихвой хватит обвинений.
Со звонком все поднялись, стали неспеша собираться и переговариваться между собой:
– Ты что написал? А ты? В приемную теперь? Мухина отнеси мою заодно! И мою! И мою!
Она насобирала ворох листков с объяснительными. Но свою я решила занести сама. Меня снедало беспокойство, что с Андреем и хотелось узнать, почему пришел его отец.
– Стойте! – преградила дверь Черемисина. – Что делать будем?
– С Лиддерманом?
– Бойкот ему!
– Мало бойкота, пусть…
– Да черт с ним пока. Я про Андрея. Стоянова права. Надо ему как-то сказать, что все нормально, да? Что мы его поддерживаем и всё такое.
– Катрин дело говорит, – подхватил Садовников. – У меня предложение. Вместо факультатива поехали к Андрюхе? Прямо сейчас!
Все радостно загалдели: да! Супер! Поехали!
– Даш, ты с нами? – спросил меня Рыжий, когда все гурьбой помчались в гардероб.
– Не знаю, – пожала я плечами. Если честно, то мне очень хотелось к нему. От переживаний за него я места себе не находила. Но предпочла бы, конечно, поговорить с ним наедине. Но такого я Рыжему, естественно, сказать не смогла. – Наверное. Только занесу объяснительную.
– Ну давай, мы тебя на крыльце подождем.
Когда заглянула в приемную, кроме секретарши там уже никого не было. Я отдала ей свой листок и, помявшись, все же спросила:
– А отец Андрея Исаева уже ушел?
– Да. Эльза Георгиевна только что вышла вместе с ним.
Впрочем, директрису я почти сразу встретила в коридоре. Одну. Она стояла у окна и кому-то настойчиво звонила, но там, очевидно, не брали трубку. Почувствовав мой взгляд, она обернулась. Мне показалось, она в первый миг смутилась, но потом все же подозвала меня.
– Я знаю, что вы с Ярославом общались. Это правда? Он действительно шантажировал Исаева?
Я кивнула.
Она на секунду прикрыла глаза. Тягостно вздохнув, спросила снова:
– А ты… не знаешь, где он может быть?
– Не знаю. Может, дома?
– Звоню. Не отвечает. Не отвечал. – Она показала телефон. – А сейчас вообще недоступен. Отключил, видимо. Ладно, ступай.
– А отец Андрея Исаева… он из-за этого приходил?
Эльза Георгиевна вмиг подобралась и, очевидно, в первый момент хотела меня отбрить за неуместное любопытство, выгнула сердито бровь, уже и рот открыла, но только вдохнула и тут же выдохнула. И ответила сухо, но без злобы:
– Он забирает его из школы.
Я спустилась в гардероб, оглушенная такой новостью, на автомате оделась. Как забирает? Зачем? Нам осталось всего полгода! Не стану врать, меня это обескуражило и даже расстроило.
На крыльце толпились наши.
– Стоянова! Ты где застряла? Пойдемте уже скорее!
Честно говоря, я чувствовала себя неуютно с ними. Одно дело – в классе, на уроке, там всё просто и понятно, а другое дело – вот так, как будто мы нормально общаемся, как будто у нас не было вражды. Да и слова директрисы меня выбили.
– Дашка, ты чего отстаешь? – словно в ответ на мои мысли обернулся Садовников. А потом вдруг остановился, подождал меня и пристроился рядом. – Вы что, опять с Андрюхой общаетесь?
– Ну да, общаемся иногда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А уж не ты ли его вчера днем навещала?
– Я.
Он довольно засмеялся.
– Мы же к нему после тебя приходили. Его как подменили. То лежал весь такой умирающий, в депре. Ну серьезно, ни с кем разговаривать не хотел. Слал нас лесом, типа отвалите все от меня. А тут вдруг: о, пацаны, ништяк, что пришли. И весь такой цветет и пахнет. О! Да ты смутилась! – Садовников указал в меня пальцем и радостно засмеялся. – Ну ясно всё с вами.
– Да брось ты, ничего тебе не ясно, – пробубнила я.
– Даш, – спохватился Рыжий и тоже приотстал. Прищурившись, посмотрел на Садовникова. – Он тебя не обижает?
– Да как я могу, – шутливо возмутился Садовников. Потом хмыкнул: – Че, Андрюха попросил стеречь?
В палату к Андрею мы пробились чуть не с боем. Нас, такую толпу, пускать вообще не хотели. Уступили только потому, что он лежал один и в платной.
Когда мы ввалились все к нему, он аж опешил. Такое лицо у него сделалось ошалевшее, в следующую секунду – напряжённое, а затем, когда наши заголосили хором: «Андрюха! Как ты? Хватит валяться! Давай возвращайся скорее! Соскучились!», он как будто оттаял. Даже нет, он выглядел, как человек, у которого с плеч упала тяжкая ноша. А спустя минут пять он уже стал всем улыбаться, отвечать, даже отшучиваться, но при этом то и дело поглядывал на меня.
Я стояла за спинами одноклассников, и если кто-то сдвигался и заслонял меня, Андрей меня позу, вытягивал голову, но все равно находил меня глазами. А мне хотелось одного – поскорее остаться с ним наедине и прежде всего спросить, зачем он удумал какой-то перевод? Ведь всё только-только начало налаживаться…
Наши проторчали у него добрых полчаса, если не дольше, потом засобирались, пообещав забегать каждый день или хотя бы созваниваться. Мне неудобно было вот так открыто взять и просто остаться, когда все выходили из палаты. К тому же Черемисина явно собралась у него задержаться, с нетерпеливым ожиданием глядя на наших. Неловко получалось, поэтому я, одна из последних, повернулась к дверям.
Но тут вдруг Андрей сам меня позвал:
– Даш, не уходи.
Черемисина вспыхнула. Посмотрела выразительно на него, на меня, затем бросила ему: «Поправляйся» и выскочила в коридор. Мне ее даже жалко стало.
– Наконец-то, – выдохнул он, – а то у меня уже голова трещит.
– Ну не знаю. Выглядишь ты довольным.
– Ну… да… Да, конечно! Просто я не ожидал. Да чё там, честно-то говоря, я думал, всё по-другому будет. Но это… Не знаю, как сказать… Это вообще круто. Блин, я чуть не прослезился даже, – засмеялся он, пряча смятение. – Это ты группу поддержки созвала?
– Представь себе, нет, – улыбнулась я. – Это Катрин всех подбила пойти вместо последнего урока тебя поддержать.
– Фигасе, не ожидал от нее.
– Почему? Разве ты не видишь, что она к тебе неравнодушна.
Она пожал плечами.
– А Ярик там как?
– О, его чуть не разорвали. Твое сообщение пришло прямо на уроке. Там такое сразу началось! Правда, Ярику сейчас не позавидуешь. Мне его, если честно, жалко стало. Но я про другое хотела с тобой поговорить. Ты собрался уйти из школы?
Он перестал улыбаться, отвел глаза.
– Да. Отец уже побывал у Эльзы?
– Угу. Но зачем?
– Не знаю. В тот момент мне казалось, что… надо обрубить концы, да и всё, чтобы жить как-то дальше.
– А теперь?
– А что теперь? Нет, правда, я рад, что наши ну… пришли, поддержали. Но мне просто охота всё это уже… перешагнуть, понимаешь? Не думать больше об этом, как-то выбраться из этого…
Я выдавила улыбку, мол, конечно, всё понимаю. Мы и сами с мамой сбежали, вообще уехали в другой конец страны. Уговаривать его остаться из эгоизма, заставлять терпеть то, чего терпеть у него нет больше сил – кто я такая? Но так грустно от всего этого сделалось, что хоть плачь. Я вздохнула и подняла на него глаза. Он тоже смотрел на меня и так пронзительно, что у меня дрогнуло в груди. Сердце заколотилось, но я не могла прервать взгляд, словно меня затянуло… А затем Андрей взял меня за руку, легонько сжал, погладил. Улыбнулся.