— Ой, сдобочки, — улыбнулась она сама себе, увидев, как похожи они на бесформенные, но тем не менее очень вкусные кексы, которые ее мать пекла к чаю по воскресеньям. Сара принялась за один из них, откусывая кусочки без особого интереса.
— Они чудесны. Пожалуйста, скажи маме спасибо — я хорошо ее помню.
— Она передавала тебе сердечные приветы, — произнес Джозеф. — В этом году ей исполняется восемьдесят, и она… — Не переведя дыхания, он вдруг остановился, словно только приступал к тому, что действительно собирался ей сказать. — Сара, можно тебя кое о чем спросить?
— Конечно, о чем угодно, — ответила она, внимательно глядя на Джозефа.
— Когда ты сделаешь то, что они от тебя хотят, ты вернешься домой навсегда?
— Ты хотя бы знаешь, для чего я здесь? — быстро ответила она вопросом на вопрос, изучая его лицо.
Джозеф потер подбородок, словно хотел потянуть время.
— У меня не та должность, чтобы знать такие вещи… но я готов биться об заклад, что это связано с тем, что происходит в Верхоземье..
— Нет, я собираюсь отправиться в совсем ином направлении, — произнесла женщина, кивком головы указав вниз, подразумевая Глубокие Пещеры.
— Значит, ты никак не связана с операцией в Лондоне? — удивленно выпалил Джозеф, сразу закрыв себе рот рукой и явно сожалея о сказанном. — Я бы не хотел попасть в немилость к… — второпях попытался добавить он, но Сара оборвала его на полуслове:
— Нет, в этом я не участвую. И не беспокойся, все, что ты мне скажешь, со мной и останется.
— Здесь сейчас дела не очень хороши, — тихим голосом признался Джозеф. — Люди исчезают.
Поскольку для Колонии это было не ново, Сара воздержалась от комментариев, да и Джозеф теперь сидел молча, словно расстроенный своей неспособностью держать язык за зубами.
— Так ты возвращаешься? — в конце концов спросил он. — После того, как дело будет сделано?
— Да, Белые Воротнички говорят, что мне разрешат остаться в Колонии после того, как я устрою для них кое-что. — Она смахнула крошку из уголка рта, с тоской взглянула на дверь и вздохнула. — Даже если сумеешь от них убежать… попасть в Верхоземье, часть души навсегда остается тут. Они заманят тебя в капкан, используя все самое для тебя дорогое, все, что ты любишь, твою семью… Я поняла это, — произнесла Сара голосом, полным сожаления, — слишком поздно.
Джозеф поднялся на ноги, взяв тарелку у нее из рук.
— Никогда не бывает слишком поздно, — пробормотал он, и его массивная, нескладная фигура исчезла за дверью.
В последующие дни Саре было приказано отдыхать и набираться сил. Наконец, когда ей уже начало казаться, что она сойдет с ума от бездействия, ее позвали в другую комнату — и проводил ее туда уже не Джозеф. Этот человек носил такую же одежду, но был меньше ростом и старше, совершенно лыс, и, ведя Сару вниз по коридору, двигался он мучительно медленно.
Время от времени он оглядывался на женщину, и, словно извиняясь, приподнимал пушистые седые брови.
— Это все мои суставы, — пояснил он. — Сырость добралась и до них.
— Такое и с лучшими из нас случается, — ответила Сара, вспомнив, как хронический артрит искалечил ее отца.
Сопровождающий ввел девушку в довольно большую комнату, с длинным столом в центре и несколькими низкими шкафчиками у стен. Не сказав ни слова, старенький человечек вышел, оставив Сару раздумывать о том, зачем ее сюда привели. По обеим сторонам стола стояли два стула с высокой спинкой, и она подошла к ближайшему из них и встала позади. Когда Сара стала осматривать комнату, ее взгляд задержался на небольшой молельне в углу, где между двумя мерцающими свечками высился крест из кованого метала, перед которым лежала раскрытая Книга Катастроф.
Глаза Сары блеснули, когда женщина заметила на столе что-то интересное. Большую часть его поверхности занимал развернутый лист бумаги с цветными пятнами. Оглянувшись, Сара посмотрела на дверь, так до сих пор и не зная, что ей тут делать. Затем сдалась под натиском своего любопытства и, подойдя ближе, нагнулась над листом.
Она увидела перед собой карту. Сара начала с верхнего левого угла, заметив две крошечные параллельные линии, тщательно заштрихованные, которые через несколько сантиметров заканчивались участком с рядом микроскопических прямоугольников по соседству. Тут же была и подпись — «Вагонетная станция», и еще несколько незнакомых женщине символов. Сара продолжила рассматривать карту дальше, заметив другую надпись — «Стигийская река» рядом с вьющейся темно-синей линией.
Сара начала двигаться в сторону от угла, где был обозначен огромный светло-коричневый участок с множеством соединенных друг с другом пузырей, некоторые были выделены разными цветами — темно-коричневым, оранжевым и различными оттенками красного, от багряного до темно-бордового, — собственно говоря, эти цвета напоминали Саре кровь, где-то свежую, а где-то уже засохшую. Женщина решила выяснить, удастся ли ей понять, что именно они представляют на карте.
Выбрав первый попавшийся участок, Сара наклонилась еще ближе, чтобы тщательно его рассмотреть. Он был ярко-алым, почти прямоугольным, с наложенным на него крохотным иссиня-черным черепом, «мертвой головой». Сара пыталась расшифровать условные обозначения по соседству с рисунком, как рядом раздался какой-то звук. Кто-то тихонько выдохнул.
Она немедленно подняла взгляд.
Сара отшатнулась, налетев на стул и подавив крик.
По другую сторону стола стоял солдат-стигиец, одетый в характерную серо-зеленую форму Доминиона. Он казался на удивление высоким и, сжав руки перед собой, расположился чуть больше чем в метре от Сары, молчаливо ее рассматривая. Она понятия не имела, как долго он уже находится в комнате.
Поднимая глаза все выше, Сара заметила, что на лацканах его длинного кителя красуется ряд коротких хлопковых нитей, выступавших наружу, — они были окрашены в множество цветов, включая красный, фиолетовый, синий и зеленый. Если в Верхоземье солдатам давали медали, то здесь их подвиги отмечали с помощью таких нитей — и у этого человека их было столько, что Сара и сосчитать не могла.
Черные волосы солдата были зачесаны назад, в плотный хвост. Но когда взгляд Сары упал на его лицо, женщина едва не отступила еще дальше. На него было страшно смотреть. Одну сторону головы пересекал огромный шрам, по виду и цвету чем-то напоминавший цветную капусту. Он охватывал треть лба и весь левый глаз, настолько изуродованный, что, казалось, его развернули на девяносто градусов вокруг своей оси. Шрам разрезал щеку, спускаясь вниз, там, где она соединялась с нижней челюстью. Он коснулся и рта, растянув уже и без того до невозможности тонкие стигийские губы солдата так, что были видны все его десны, аж до зубов мудрости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});