нее была ранняя стадия болезни Альцгеймера, но ее телефон проверили. К сожалению, именно скорбящей матери пришлось приехать в срочном порядке на опознание. А «СМС», действительно, были. Необходимо установить местонахождение телефона самого Тимофея Миронова.
— Вы… вы это…
Федор замялся.
— Из-за звонков что ли?
И тут Виктор заинтересовался. Упёрся локтями в столешницу, уместив подбородок на скрещенных кистях рук.
— Каких звонков?
— Ну мы это… пранковали чутка. Иногда позванивали и писали Воробьеву этому.
— Зачем?
— Да в смысле? Просто шутили. Ничего такого.
— И сегодня тоже?
— Да блин… — Соколов откинулся на спинку стула, устало провел ладонью по лицу. — Этот Воробей у меня Машу увести хочет. Терпеть его не могу. Обращается с ней, как с грязью, с моделями мутит, а она ему в рот заглядывает. Я видел сегодня, как она плакала из-за него в коридоре. Вот мы с Давидом ему и позвонили.
— А дверь?
— Какая дверь?
Вашакидзе, и правда, задержали именно из-за этих самых звонков. Прекратились угрозы как раз около недели назад — после смерти Обольского. Но Васильева смущала история с собакой.
— Вы знаете адрес Алексея Владимировича? — продолжал копать следователь.
— Да еба… кхм. Откуда?
— А номер телефона тогда где взяли?
— На форуме одном. Со сплетнями. Какая-то баба слила, с которой он, видимо, мутил, но недомутил. Она обиделась, и вот.
Вскоре первичный допрос Соколова был завершен, однако Федор не спешил покидать территорию участка. Он расхаживал взад-вперед у главного входа и нервно скуривал уже вторую сигарету подряд. Он был уверен, что Давид невиновен. Да, он странно себя вел, но причина этой странности…
Вдруг, откуда не возьмись, появилась бледная, как мел, Нина. Девчонка, к которой безуспешно подкатывал Вашакидзе уже довольно давно. Она и сама походила на призрака — особенно в белом освещении уличных фонарей.
— Ты че здесь забыла? — нахмурился Федор.
— Мне п-позвонили, — Нина заикалась от страха. — Это правда? Давида в чем-то подозревают? В убийстве?
— Почему позвонили тебе? — проигнорировал все ее вопросы Соколов.
— Ну с ним типа… Типа, ну.
— Да ладно?
Вот это сюрприз! Давид там что, девственности лишился и молчал?
В это же время Васильев, наконец, добрался до Вашакидзе, что все ещё сидел в наручниках в допросной. Следователь сел напротив задержанного, смотря на него уже с некоторым сомнением.
— Когда вы в последний раз видели Тимофея Миронова? — вновь завёл шарманку Виктор.
Ему необходимо проверить достоверность показаний Соколова.
Сидя напротив следователя, Давид чувствовал себя загнанным в угол. Особенно забавно было то, что его прегрешения были не настолько сильны, как многие думали, и внутри себя Вашакидзе ощущал необычное для него тягостное волнение.
— Я видел его давно. Кажется… Не помню. Но точно недели две как, а может чуть больше, — тихим голосом ответил Давид.
Родители его убьют — это точно. И что скажет Нина? Это куда страшнее родителей. Все это время Давид и Нина провели в странном состоянии пары, которая никак не вобьет себе в голову, что она — пара и есть. Всю эту неделю Давид был мыслями только в этом. Оказалось, что зря — нужно было хоть когда-нибудь смотреть в сторону реальности.
— Он мне писал. Редко, но достаточно регулярно. Ну более или менее.
Пока Васильев разбирался со свидетелями, другие сотрудники занимались телефоном самого Вашакидзе и вызвали на допрос некую Нину Саларьеву, о которой лепетал парень в момент задержания. Было важно действовать оперативно. Хорошо, что этот Давид пока не додумался потребовать адвоката — просто сидел и затравленно смотрел на Виктора Андреевича. Так все решится гораздо быстрее.
— Для чего же вам понадобилось говорить, что вы видели его в прошлую пятницу?
В то самое время, когда был убит Обольский.
Давид замялся и неуверенно посмотрел на следователя. Грузинская кровь говорила ему, что мужчина не должен говорить о таком даже другому мужчине. А здравый смысл буквально верещал о том, что нужно себя спасать.
Здравый смысл победил.
— Ну… Мы с моей девушкой… Короче, были вместе. А я не хотел говорить никому об этом. Тем более, что потом мы начали ругаться.
Отношения с Ниной заняли его разум настолько сильно, что думать о чем-то другом Давид даже не мог.
— А вы ей все сказали, да? — все так же затравленно спросил Вашакидзе.
Виктор вздохнул. Конечно, он и так не особенно верил, что этот хилый парнишка смог бы вытворить подобное, но теперь следователь окончательно убедился в том, что перед ним сидит простой ребенок. Глупый и напуганный. Нет, конечно, от детей тоже можно многого ожидать — скулшутеры тому пример, но интуиция полицейского подсказывала Васильеву, что это не тот случай.
— Саларьева — твое алиби, мальчик, — устало пояснял Виктор Давиду. — Ещё бы ей ничего не узнать.
Как раз в этот момент открылась дверь, и в допросную вошел один из младших сотрудников СК.
— Правду говорит, — сообщил он. — Некто от имени Миронова послал ему фотографию своего якобы посещения санатория в Подмосковье. Фото взято с сайта.
— А Саларьева?
— Плачет и уверяет, что они с мальцом были вместе всю прошлую пятницу. До самого утра субботы.
— Она, что, здесь? — вскинулся Давид. В нем боролись сразу два чувства — страх и радость. Он боялся, что Нина сочтет его слабаком, и радовался при мысли, что девушка пришла сюда, чтобы спасти его. Значит она, правда, его любит! Мысли его снова перекинулись на Нину. Девушка могла бы только порадоваться такой верности. А, может, и озаботиться тем, что ее парень так на ней зациклен.
Васильев вновь вздохнул. Перевел взгляд на Вашакидзе и вытащил из кармана ключ от наручников. Не этому пареньку с его-то худенькими ручками закованным сидеть. «Гражданин-майор» отпустил Давида, чем внес в его мысли новый переполох.
— Иди к своей цаце, герой-любовник, — кивнул следователь на дверь. — Давай, чего сидишь? И не забудь личные вещи забрать.
А вот интерес в фанате ужасов подстегнул разговор двух ментов из соседнего кабинета. Сколько бы Вашакидзе не был сейчас настроен на личное, он все равно внутренне откликнулся на ту информацию, которая достигла его ушей. Эти двое молодых ментов как раз обсуждали одну интересную деталь. Дела Обольского и Саши Смоуг так быстро связали между собой не столько из-за характера преступлений, сколько из-за странных меток на их запястьях.
— У Обольского нашли неглубокий горизонтальный порез на левой руке, — говорил один полицейский. — Сначала патологоанатом решил, что это — случайное ранение, полученное при оказании сопротивления убийце.
— А потом? — интересовался второй.
— А потом у модели этой нашли уже два таких же точно пореза. Там же —