— Ты зачем связался с Алехандро? Во всей Гаване нет более склочного любителя подраться и надраться вином, хуже свиньи, — спросил меня хозяин заведения.
— Мы с ним знакомы всего лишь день, а в Гаване я только вторые сутки, и вообще ничего здесь не знаю.
— Так вы были вдвоём?
— Нет, втроём, с нами был ещё брат Мигель.
— Ааа, я видел, как какой-то монах бежал быстрее лани в сторону монастыря Святого Августина. Так ты там живёшь?
— Пока да.
— Ну, а кто будет расплачиваться за погром? Только не говори, что у тебя нет денег! Я видел, как ты доставал кошель, и у тебя там было ещё много, отдавай их все сюда.
И он протянул ко мне огромную волосатую лапу, не хуже, чем у обезьяны. Вот это он зря сделал, я, конечно, ещё тот соплежуй, но вот так нагло отбирать у меня всю наличность за чужие грехи, это уже грабёж, а я и так достаточно натерпелся от подобных личностей.
Я тут же вытащил короткую саблю и, ощерившись, как голый череп, и пригнувшись, приготовился отрубить эту наглую волосатую лапу. Всё, что я успел запомнить из слов Мерседес, так это объяснения про стойку фехтовальщика, и сейчас я стоял именно так, как она и учила меня.
— А тебя никогда Филином не называли? — спросил трактирщик.
— Называли, меня и зовут Филином, а прозвище это дал мне Гасконец.
— Гасконец…, - протянул трактирщик, — так ты пират! И это в богом хранимой Гаване?!
— Я не пират, я был в плену у пиратов, и на это у меня есть все доказательства, иначе бы я не стоял тут, посередине твоей таверны.
— Ладно, некогда мне тут с тобой разбираться, — внезапно передумал трактирщик, — забирай своего учителя и вали отсюда, но ты всё равно мне должен десять реалов за погром, который устроил твой собутыльник. И кстати, ты ведь тоже пил ром, а не опьянел почти, а ты ведь ещё мальчишка?
— Больше надо есть, меньше пить… А ром у тебя хороший оказался, не дешёвая дрянь, из птичьего гавна и тростниковых опилок.
— Ну, так марку держим, клиентов не травим, молодёжь привечаем, — подбоченился тот, — приходи к нам ещё, накормим, напоим, и спать с весёлой вдовушкой положим.
Я риторически промолчал. Пришлось расстаться с десятью реалами, зато мне помогли дотащить бесчувственного Алехандро Алькалло до монастыря. Здесь меня уже ждал отец Павел и после моих уговоров разрешил занести Алехандро во внутренний двор, поставив условие, что я должен следить за ним и ночевать там же.
Тоже мне наказал! Тому, кто провёл почти месяц на необитаемом острове, подкладывая под голову кокосы и укрываясь крабами, которые так и норовили ущипнуть тебя, не страшно ночевать в тихом монастырском дворе! Смешно! Так что, такое наказание было скорее благом для меня, чем наказанием.
Ночь прошла благополучно. Алехандро храпел, от него исходило неповторимое амбре алкоголя, пота и грязной, провонявшийся дешёвой кухней, одежды, а также ног, которые всё это время находились в сапогах-ботфортах. Их мне пришлось стянуть с него, чтобы он быстрее трезвел. Да и валяться на газоне в сапогах — моветон.
При этом, запах от его ног ударил меня почище дубинки, выбив из головы остаток хмеля, которого во мне и так оставалось совсем немного. Но мыть ему ноги я не собирался, и улёгся спать под куст, цветущий пышным розовым цветом и отбивавший своим ароматом вонь, исходящую от ног и сапог Алехандро.
Утро началось с молитвы. Услышав шум от движения в монастыре, я продрал глаза и специально пошёл в келью помолиться, чтобы не выглядеть белой вороной. Умывшись, как получилось, я выслушал от отца Павла нравоучение о том, почему нельзя было вести в монастырь Алькалло, и упования на то, что они пошли мне навстречу в память о падре Антонии. Но им нужен был человек, которого бы они смогли использовать для охраны, когда направлялись вглубь острова, опасаясь нападения враждебных индейцев или бандитов.
В общем и целом, выслушав о себе все, что они думают, я поплёлся на завтрак в трапезную, а потом, изрядно там помолившись под надзором настоятеля и позавтракав, вернулся к Алехандро.
Но тот продолжал дрыхнуть под кустом, как ни в чём не бывало. О, ром животворящий, как ты можешь привить чувство отдыха тому, который никогда отдыха не знает, весь в трудах и весь в заботах. Ничем не омрачаемое чувство комфорта нахождения на газоне монастыря, прямо в одежде, посетило Алехандро, не давая ему возможности проснуться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вчерашний мордобой отразился на нем в виде небольшой шишки на затылке, куда весьма удачно влетел кувшин, посланный твёрдой рукой хозяина таверны, да в слипшихся от крови чёрных усах. Всё это весьма благотворно сказалось на самочувствии Алехандро, и он был очень даже живой, в чём меня убеждал его раскатистый, молодецкий храп.
Но пора бы уже и честь знать, а не валяться в одежде, прямо на земле, до полудня, и я стал его будить, отчаянно пихая кулаком под рёбра. Но этого оказалось недостаточно, и тогда на помощь пришла холодная колодезная вода, любезно предоставленная мне срубом в монастырском дворе.
— А? Что? Откуда вода? Ты кто? И где я?
— Б! Ничего! Из колодца! Твой ученик Эрнандо! (дед Пихто — это была первая версия ответов, но он её не понял). В монастыре Святого Августина!
— Зачем? Какой ученик? Хватит лить на меня воду!
— Нужно! Ученик мастера фехтования Алехандро Алькалло! Я уже закончил!
Так мы и общались, обмениваясь вопросами и ответами, пока бывший лейтенант испанской королевской пехоты окончательно не пришёл в себя.
Глава 22 Отъезд в Испанию
— А ты кто вообще, мальчишка? Что-то я ничего не помню!
Я молча взял дагу, которая валялась рядом с испанцем, и, выругавшись про себя, сказал.
— Выход из монастыря вон там! Всего хорошего, сеньор лейтенант!
— Эээ, подожди, голова трещит, не помню ничего. Здорово вчера я напился, трудно вспомнить. Ты, вроде как, на рынке подошёл ко мне?
— Это не я подошёл, это вы подошли ко мне и предложили свои услуги, по покупке абордажной сабли, а потом за это предложили услуги учителя фехтования, в обмен на мою дагу, не больше, и не меньше.
— Покажи клинок!
Сабля находилась уже у меня в келье, пришлось идти за ней. За это время Алькалло помыл в бадье с водой голову и немного пришёл в чувство. Натянув сапоги, он ждал меня во дворе, осматриваясь по сторонам.
— Да, узнаю. Сторговался я из-за неё с оружейником, а вот имя твоё позабыл. Помню в таверну зашли, а потом… Что мне прилетело в голову в таверне?
— Кувшин.
— А, старый гачупин. Всё, как обычно. Хорошо, что не пропил дагу, и не отдал её за убытки трактирщику Моно, вот же подлая обезьяна. Всегда в долг мне продаёт, а потом этим пользуется, грабя меня, как последнего крестьянина.
Пожав плечами, я продолжил говорить дальше.
— Я заплатил за вас десять реалов, и у меня уже почти не осталось денег из-за этого.
— Ну… это… я даже не знаю.
— Научите меня драться, а больше мне ничего не надо.
— Хорошо, эээ…
— Эрнандо!
— Хорошо, Эрнандо, после всего случившегося я готов заниматься с тобой и день, и ночь, но мне нужно чем — то питаться всё это время, а деньги все закончились.
— А сколько вам надо в сутки?
— Два реала.
— Хорошо, я согласен и на это.
С этого дня, и на протяжении двух месяцев, Алехандро обучал меня искусству фехтования, а я исправно платил ему два реала в сутки на пропитание, пока из двухсот реалов у меня не осталось чуть больше пятидесяти. К этому времени уже подошёл срок, когда вся торговая армада кораблей должна была убыть в Испанию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Эта, так называемая «золотая», эскадра, для доставки сокровищ Нового света, охраняемая военными кораблями испанского военно-морского флота, полностью была готова к отплытию. Сейчас весь караван сосредоточился в заливе Гавана, ожидая благоприятного времени для отчаливания. Сезон штормов должен был скоро закончиться, и ласковое Флоридское течение было готово подхватить корабли и перенаправить их в Гольфстрим.