Условия сделки редко ухудшаются, когда вы покидаете стол переговоров.
Будьте готовы уйти из-за стола… и готовы действительно это сделать. У вас еще появится возможность вернуться, а условия при этом будут лучше”.
175. Закон “подавления воли”
“Ядром личности, средоточием целевого упрямства и всеми действительно «человеческими» проявлениями в каждом из нас является воля. Она — наша смелость, наша твердость, наше мужество, наша нравственность.
Хотите победить человека, превратить его в ничтожество, «тряпку», — разгромите, штаб его сопротивления, подавите его волю.
В период массовых репрессий в СССР для так называемой «обработки» интеллигентов и известных политических деятелей применялась особая система допроса, на которую хотя и уходило много времени (от 4 месяцев до 2–2,5 лет), но с точки зрения достижения следователями цели — полного подавления воли, она даже по нынешним, десятилетия спустя, меркам являет средство высокого уровня.
“В течение всего этого периода, — читаем мы у Р. Конквеста в “Большом терроре”, — заключенному не давали отоспаться; его держали в камере, где было слишком жарко или (что случалось чаще) слишком холодно. Питание было недостаточным, но всегда аппетитно приготовленным. Испанский генерал, коммунист Эль Кампесино рассказывает в книге “Слушайте, товарищи”, что дважды в день получал по 100 г черного хлеба и немного супа “вкусно и великолепно приготовленного”. В результате началась цинга, но так, очевидно, и было задумано. Физическое истощение увеличивает подверженность психическим расстройствам. Даже люди огромной выдержки, способные перенести любую ситуацию, часто теряли после этого самообладание. Обычно допрос проходил по ночам, когда заключенный не оправился ото сна; часто его будили всего лишь через пятнадцать минут после того, как он засыпал. Ярко освещенная комната, куда его приводили для допросов, сбивала с толку. Постоянный упор делался на то, что заключенный абсолютно бессилен чтолибо сделать. Часто казалось, что следователи могут продолжать допрос бесконечно. Борьба казалась обреченной на поражение. Постоянное повторение стереотипных вопросов также приводило к смятению и изнеможению, заключенный путался в словах, пытался что-то припомнить, и в интерпретации фактов. Он ни секунды не мог побыть наедине.
Переживший это в 1945 г. поляк Стыпулковский рассказывает в книге “Приглашение в Москву”: “Холод, голод, яркий свет и главное — бессонница. Сам по себе холод не так ужасен. Но когда жертва уже ослабела от голода и бессонницы, то постоянно дрожит при температуре шесть или семь градусов выше нуля. Ночью у меня было только одно одеяло… Через две или три недели я был в полубессознательном состоянии. После 50–60 допросов, плюс холод, голод и почти полное отсутствие сна, человек становится автоматом — глаза воспалены, ноги распухли, руки дрожат. В этом состоянии он нередко сам начинает думать, что виновен”.
Стыпулковский подсчитал, что большинство людей, сидевших вместе с ним, достигло этого состояния между сороковым и семидесятым допросом.
Еуген Лебль, осужденный к пожизненному заключению по делу Сланского в Чехословакии в 1952 г. и допрашиваемый в следственных изоляторах Советского Союза, в своих воспоминаниях рассказывает, что его заставляли стоять на ногах по восемнадцать часов в сутки, причем шестнадцать из них шел допрос. В течение шести часов отдыха он мог спать, но тюремщик должен был каждые десять минут стучать в дверь, заставляя его вскакивать, становиться в положение «смирно» и рапортовать: “Подследственный четырнадцать семьдесят три рапортует: в камере один подследственный, все в полном порядке”. Это значит, что его “будили раз тридцать сорок в ночь”. Если он не поднимался на стук, тюремщик будил его толчком ноги. После двух или трех недель такой обработки его ноги опухли и малейшее прикосновение к любой точке тела вызывало боль; даже мытье превращалось в пытку. Он утверждает, что самую страшную боль он чувствовал в ногах, когда ложился. Шесть или семь раз его водили, как ему давали понять, на расстрел: это сначала не пугало его, но следовавшая затем реакция была ужасна”.
176. Закон “подаренного проявления”
Людям доставляет огромное удовольствие демонстрировать факт своих знаний, умений, способностей.
Полагаю, что свидетельства Андре Моруа из его “Писем незнакомке” (1956) будут достаточным подтверждением наличия такой черты в нас.
“На днях я прочел в одной американской газете статью, которая бы вас позабавила. В ней одна американка обращается к своим сестрам, женщинам. “Вы сетуете на то, пишет она, — что не можете найти себе мужа? Вы не обладаете той неотразимой красотой, к какой Голливуд, увы, приохотил наших мужчин? Вы ведете замкнутый образ жизни, редко бываете в обществе? Словом, у вас почти нет знакомых мужчин, а те, среди которых мог бы оказаться ваш избранник, не обращают на вас внимания?
Позвольте же дать вам несколько советов, которые мне самой очень пригодились. Я полагаю, что вы, как и многие из нас, живете в небольшом коттедже; вокруг лужайка, неподалеку — другие такие же дома. По соседству с вами, без сомнения, обитает несколько холостяков.
— Ну конечно! — скажете вы мне. — Да только им и дела до меня нет.
— Так-так! Тут-то как раз и подойдет первый мой совет. Приставьте к стене своего домика лестницу, влезьте на крышу и принимайтесь за установку телевизионной антенны. Этого довольно. Тотчас же к вам устремятся, точно шершни, привлеченные горшочком меда, все мужчины, живущие окрест. Почему? Потому что они обожают технику, любят что-нибудь мастерить, потому что все они считают себя умелыми и искусными… а главное, потому что им доставляет огромное удовольствие показать женщине свое превосходство.
— Да нет же! — скажут они вам. — Вы не знаете, как за это взяться. Позвольте-ка сделаю я…
Вы, разумеется, соглашаетесь и с восторгом взираете на то, как они работают. Вот вам и новые друзья, которые к тому же признательны вам за то, что вы дали им случай блеснуть.
— Для стрижки газона, — продолжает американка, у меня имеется каток с электрическим мотором; я без труда управляюсь с ним, двигаясь вдоль лужайки. До тех пор, пока все в порядке, ни один мужчина не появляется на горизонте. Стоит же мне захотеть, чтобы соседи мною заинтересовались, нет ничего проще — я вывожу мотор из строя и делаю вид, будто озабоченно ищу причину поломки. Тут же справа от меня появляется один мужчина, вооруженный клещами, а слева другой, с ящиком инструментов в руках. Вот наши механики и в западне.
Та же самая игра на автостраде. Остановитесь, поднимите капот машины и наклонитесь с растерянным видом над свечами. Другие шершни, охочие до похвал, в свой черед остановятся и предложат вам свои неоценимые услуги. Имейте, однако, в виду, что замена колеса или накачивание шины для них занятие мало привлекательное.
Эта работа хоть и не хитрая, но зато трудоемкая и почета не сулит. А для мужчины, владыки мира, самое главное — выказать свое всемогущество перед смиренными женщинами. Сколько подходящих женихов в одиночестве катят по дорогам и, сами того не подозревая, желают только одного — найти себе спутницу жизни вроде вас — простодушную, несведущую и готовую восхищаться ими! Дорога к сердцу мужчины, как вехами, отмечена автомашинами”.
Я полагаю, что эти советы и впрямь полезны, когда речь идет об американцах. Будут ли они столь же действенны применительно к французам? Пожалуй, нет; но у нас есть свои уязвимые места. Нам нравится восхищаться речами и звонкими фразами. Попросить профессионального совета у финансиста, политического деятеля, ученого — один из способов покорить мужчину, и он также рассчитан на неистребимое тщеславие мужской половины рода человеческого. Уроки ходьбы на лыжах, уроки плавания — превосходные силки для мужчин-спортсменов.