территория, чтобы сберечь многие тысячи обитающих на ней попугаев». Иначе говоря, хватит ли этого пространства, чтобы здешние популяции были жизнеспособны в долговременной перспективе?
Мне очень хочется узнать все, что только можно, об этом месте. Но не сию секунду. Пусть всего на несколько минут, но я хочу погрузиться в свои ощущения, подышать новым для меня воздухом, впитать все, что я вижу, слышу и обоняю, не пропустить ни одного голоса, различить каждую ноту в оркестре, отдать лесу все внимание, а потом расслабиться и позволить его великой музыке захлестнуть меня с головой. Конечно, я хочу слишком многого. И все же я позволяю себе роскошь посвятить несколько минут прихоти – побыть наедине с этим нетронутым уголком первозданного мира, пока есть немного времени и места.
Разумеется, ода к радости, оживляющая наш общий дом – нашу планету, несет в себе не только чистое веселье, но и информацию. И у этого ликования есть побочные производные: загадка и трагедия. Трагедия в том, что мы, люди, настолько поглощены сами собой в наш «информационный» век, когда наши собственные сигналы носятся в пространстве туда-сюда, заваливают нас сообщениями и требуют внимания, что мы толком разучились слушать. Хотя мир не перестал звучать.
На несколько минут я обращаюсь в слух – по-настоящему. Этот тропический рассвет, медленный, как разгорающаяся любовь, никуда не спешит. Он смакует отпущенное ему время, в полной мере наслаждаясь всеми ритуалами проходящего дня.
Но я пришел сюда за попугаями.
Стоит легким перышкам облаков окраситься розовыми утренними красками, как на трепещущих крыльях проносятся несколько амазонов. Кто-то думает, что амазоном называется один конкретный вид, но на самом деле их больше двух дюжин. У этого, мюллерова амазона, зеленая спинка бледновата, как будто припудрена мукой. Первые из попугаев рассаживаются по давно облюбованным деревьям на дальнем конце глинистого обрыва по ту сторону болота. Этот обрыв имеет около 30 метров в высоту, у него даже есть название – Колорадо, данное ему из-за красноватого оттенка глины. Попугаи болтают не умолкая. В отдалении, как неясное темное пятнышко, из зарослей показывается синегорлый гуан. В бинокль мы видим, как он отколупывает клювом кусочки глины.
Некоторые социальные животные держатся парами даже в пределах большой группы. Например, так делают люди. А еще ара. Даже в стаях ясно видно, что они разбиты на двойки. Потому, когда какой-нибудь попугай появляется один, это достаточно необычно, чтобы обратить на себя внимание Дона. «Видимо, его партнер остался в гнезде».
Я не могу понять, каким образом Дону удается распознавать разные виды ара, не говоря уже о попугаях помельче, на таком расстоянии и при таком скудном освещении. Видя, как я тщетно пытаюсь увидеть различия даже между крупными ара, Дон замечает: «У красных хвост немного длиннее и чуть-чуть извивается в полете». Он указывает на четырех птиц, пролетающих на фоне леса над глинистым обрывом: «У зеленокрылых ара хвост более жесткий и голова выглядит пропорционально крупнее».
Ясно. Теперь, пожалуй, я и сам вижу, что наиболее крупные виды ара можно уверенно распознать даже по силуэту. А что насчет попугаев поменьше? Вот уж нет, для меня они все выглядят одинаково.
Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы его лучи напрямую проникали в просветы лесного полога. Но теперь оно ярко освещает тех, кто взлетает выше других, и внезапно превращает проносящихся над деревьями красных ара в россыпь пылающих угольков на бледном полотне.
Утро разгорается все ярче, небо напитывается синевой.
«Отличная погода, чтобы попугаи прилетели есть глину», – бодро говорит Дон.
Все попугаи округи слетаются сюда с одной целью: подкормиться глиной. Ни одно другое подобное место в Амазонии, где есть глинистые выходы, не привлекает такого разнообразия попугаев; здесь их собирается целых 17 видов, включая шесть видов ара: из крупных – зеленокрылый ара, красный ара, сине-желтый ара и еще три помельче. Каштановолобые ара не крупнее амазонов. Название «ара» дается птицам не за размеры; их отличительный признак – большие участки голой кожи на «лице».
Птицы продолжают прибывать, их разноголосый гомон нарастает как прилив. Многие миллионы лет главным звуком, наполнявшим атмосферу Земли, был вот этот утренний поток сообщений, которыми обмениваются птицы. Они и сейчас остаются самыми заметными из всех диких животных, расцвечивая мир не только яркими красками, но и богатейшей палитрой звуков. Куда бы вы ни отправились, вы услышите их. Просто заглушите моторы и прислушайтесь.
По мере того как все больше попугаев собирается вокруг нас, мелькая в воздухе чаще и чаще, мы начинаем в большей степени слышать их, нежели видеть. И теперь я чувствую, что столкнулся с проблемой. Всего несколько минут назад я учился различать голоса новых для меня птиц: краксов, гуанов, скрытохвостов, питанг и соек. Я ясно слышу их, и все они звучат по-разному. Каждая песня имеет свою мелодию, которую легко запомнить и отличить от прочих. Но когда дело доходит до разнообразных попугаев, которых здесь собралась, наверное, добрая дюжина видов: длиннохвостые попугаи, аратинги и, конечно, ара, на которых я намеревался сосредоточить внимание, то я слышу лишь неразборчивую какофонию звуков, сливающихся в общий шум. Похоже, у попугаев нет никаких повторяющихся сигналов или песен, как у многих других птиц. Помнится, Джульетта у Шекспира перепутала соловья с жаворонком. Или, по крайней мере, притворилась – спутать этих птиц не так-то просто. Но для меня все попугаи звучат одинаково и не слишком мелодично. По-моему, издаваемые ими звуки и песней-то не назовешь: попугаи просто пронзительно вопят или скрежещут. Я не могу разобрать в этом шуме решительно ничего осмысленного. Одним словом, я полностью выбит из колеи.
Дон воспринимает мои мучения с умеренным сочувствием: «Это действительно трудно, – признает он. – У красных ара в голосе слышится ворчание, как у собаки».
Отняв ручку от блокнота, он тычет им куда-то вверх, стараясь помочь мне: «Вот, слышишь зеленокрылых? – говорит он невозмутимо. – По крику их легче всего отличить от остальных здешних ара».
Если вы представите себя на месте быстро летающего попугая в густом дождевом лесу, где видимость весьма ограничена, вы согласитесь, что это очень важно – слышать и различать сородичей по голосу, да и самому быть услышанным и узнанным. Эксперименты со звукозаписями показывают, что самки надежно узнают голоса своих партнеров и выбираются из темного дупла на крик нужного самца. В сущности, индивидуальные особенности их голосов можно увидеть и на графиках-сонограммах[170]. Поскольку попугаи редко передвигаются молча, большинство из них постоянно поддерживают контакт и всегда знают, кто где находится.
Но так как я еще новичок в этом деле, разобраться в их перекличке