Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здоровье миссис Фиске было очень хрупким и в самом непродолжительном времени, как только здесь все будет устроено, она уедет на полгода в отпуск, который проведет в Англии с сыном. Агнесса уже теперь совершенно серьезно настаивала на том, чтобы отец Чисхолм дал ей поручения туда, домой. Когда он, наконец, собрался уходить, она пошла проводить его до калитки. Глаза ее наполнились слезами.
— Я просто не могу вам сказать, какое я испытываю облегчение, как я рада вашей доброте, вашему дружелюбию, вашему приходу… особенно из-за Уилбура. Там, откуда мы приехали, ему пришлось испытать ужасные неприятности… такую ненависть возбуждали против него… такой фанатизм. Под конец дошло до того, что когда он пошел навестить больного, его сбил с ног и избил до бесчувствия этот молодой зверь… миссионер, обвинявший Уилбура в том, что он ворует бессмертную душу у того больного, — сказала она и, подавив волнение, добавила — Давайте помогать друг другу. Уилбур такой хороший врач. Зовите его в любое время, когда понадобится.
Она пожала ему руку и пошла обратно. Отец Чисхолм шел домой в странном состоянии духа.
Несколько дней Фрэнсис ничего не слыхал о Фиске. Но в субботу в миссию святого Андрея доставили груду домашнего печенья. Когда он принес печенье, еще теплое и завернутое в салфетку в детскую столовую, Марта нахмурилась.
— Что же она думает, эта новая женщина, что мы сами не можем испечь такое же?
— Она старается быть доброй, Марта. И мы тоже должны стараться.
Уже несколько месяцев сестра Клотильда страдала от болезненного раздражения кожи. Какие только примочки не пробовали, начиная с жидкости от солнечных ожогов и кончая карболкой, но все безуспешно. Она так мучительно страдала, что делала даже специальную новену об исцелении. Через неделю отец Чисхолм, увидев, как она трет свои красные, с облезшей кожей, мучительно чешущиеся руки, нахмурился и, поборов внутреннее сопротивление, послал записку доктору Фиске.
Доктор пришел через полчаса. Спокойно осмотрел пациентку в присутствии старшей сестры; не говоря громких слов, похвалил применявшееся лечение; потом приготовил микстуру, которую надо было принимать внутрь каждые три часа, и незаметно ушел. Через десять дней скверная сыпь исчезла и сестра Клотильда стала другим человеком. Но когда первая радость прошла, она пришла на исповедь, терзаемая сомнениями.
— Отец, я так усердно просила Бога… а…
— А вас исцелил протестантский миссионер?
— Да, отец…
— Дитя мое, пусть это не смущает вашу веру. Бог ответил на вашу молитву. Мы все орудия в Его руках… каждый из нас, — он вдруг улыбнулся. — Не забывайте слов старого Лаоцзы: «Религий много, разум один, все мы братья».
В тот же вечер, когда отец Чисхолм гулял в саду, Мария-Вероника сказала почти нехотя:
— А этот американец… оказывается, хороший врач.
Он кивнул:
— И хороший человек.
Работа обеих миссий продолжалась без всяких трений. Обеим хватало места в Байтане, и каждый старался ничем не ущемить другого. Мудрость решения отца Чисхолма не иметь в своем стаде платных христиан теперь была очевидна. Только один из его прихожан переметнулся на Улицу Фонарей. Он был возвращен оттуда с короткой запиской:
«Дорогой Чисхолм! Податель этой записки плохой католик, но будет еще худшим методистом. Всегда Ваш друг в Едином Боге, Уилбур Фиске.
P.S. Если кого-нибудь из ваших надо будет положить в больницу, присылайте. Они не услышат никаких грязных намеков на греховность Борджиа[51]».
Священник радовался. «Господи, — думал он, — доброта и терпимость — с ними двумя как прекрасна была бы Твоя земля!»
Фиске не выставлял напоказ свою образованность: мало-помалу открылось, что он был археологом и китаеведом первой величины. Доктор посылал недоступные для понимания статьи каким-то неизвестным ученым обществам в Америке. Его хобби был фарфор, а его коллекция «Черное семейство» восемнадцатого века была поистине прекрасна. Как большинство маленьких мужчин, находящихся под властью своих жен, он любил поспорить. Вскоре они с Фрэнсисом подружились настолько, что могли уже вести дебаты — осторожно, очень искусно, а иногда, увы! и с чрезмерным пылом — о некоторых пунктах разногласий между их вероучениями. Подчас страсти разгорались так сильно, что противники расставались несколько недовольные друг другом, так как маленький педантичный доктор мог быть очень неприятным, если его вывести из себя, но это быстро проходило.
Однажды после одного из таких споров Фиске встретил священника на улице. Он резко остановился, словно только этого и ждал.
— Мой дорогой Чисхолм, я размышлял о проповеди, которую я однажды слышал из уст Эльдера Каммингса, нашего знаменитого богослова. Вот что он утверждал: «Величайшим злом наших дней является рост Римской церкви, происходящий благодаря гнусным, дьявольским интригам ее священников». Я хотел бы поставить вас в известность, что с тех пор, как я имел честь с вами познакомиться, я считаю, что преподобный Каммингс несет чушь.
Фрэнсис, улыбаясь в предвкушении достойного ответа, покопался в своих богословских книгах и через десять дней, чопорно поклонясь, сказал Фиске:
— Мой дорогой Фиске, в катехизисе кардинала Куэста я нашел, напечатанную черным по белому, следующую просвещающую фразу: «Протестантство является безнравственным учением, хулящим Бога, оно унижает человека и угрожает обществу.» Я хочу поставить вас в известность, мой дорогой Фиске, что даже прежде, чем я имел честь с вами познакомиться, я считал высказывания кардинала непростительными, — приподняв шляпу, он торжественно удалился.
Находившийся по соседству китаец подумал, что согнувшийся пополам от смеха маленький чужеземный дьявол методи совсем рехнулся.
Как-то в ветреный осенний день в конце октября отец Чисхолм встретил супругу доктора на Маньчжурском мосту. Миссис Фиске возвращалась с базара, в одной руке она держала плетеную сумку, другой прижимала к голове шляпу.
— О, Господи! — жизнерадостно воскликнула она, — ведь это прямо настоящая буря! Мне в волосы надуло столько пыли, что придется опять мыть голову вечером.
Привыкнув уже к этой ее странности, к этому единственному пятну на безупречной душе, Фрэнсис не улыбнулся. При каждом удобном случае Агнес Фиске невинно старалась выдать свой ужасный парик за роскошную гриву волос. Его даже трогали ее маленькие наивные попытки обмануть.
— Я надеюсь, вы все здоровы.
Она улыбнулась, склонив голову и прочно придерживая шляпу.
— Я-то здоровехонька, а вот Уилбур скис немного — это оттого, что я завтра уезжаю. Он будет так одинок, бедный мальчик. Впрочем, вы-то всегда одиноки, — какая у вас одинокая жизнь! — она помолчала. — Ну, скажите же мне, раз уж я еду в Англию, не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Я привезу Уилбуру новое теплое белье, нигде нет такого шерстяного белья, как в Англии. Привезти и вам тоже?
Он, улыбаясь, покачал головой. Потом вдруг странная мысль пришла ему в голову.
— Если вам когда-нибудь будет нечего делать, загляните к моей милой старой тетке в Тайнкасле. Ее зовут мисс Полли Бэннон. Подождите, я сейчас напишу вам ее адрес.
Он нацарапал адрес огрызком карандаша на клочке бумаги, оторванной от свертка в ее сумке. Она засунула его в перчатку.
— Передать ей что-нибудь?
— Расскажите ей, как я хорошо живу и как я счастлив… и какое здесь чудесное место. Скажите ей, что, не считая вашего мужа, я самый важный человек в Китае.
Ее глаза засветились теплой лаской.
— Может быть, я расскажу ей больше, чем вы предполагаете. Женщины умеют понимать друг друга. Ну, до свиданья. Смотрите же, заглядывайте иногда к Уилбуру. И берегите себя.
Агнес пожала ему руку и ушла, бедная слабая женщина с железной волей.
Фрэнсис дал себе обещание навестить доктора Фиске. Но недели летели одна за другой, а он никак не мог выкроить свободного часа. Сначала надо было устраивать дом для Иосифа. Когда же маленькая привратницкая была построена, нужно было заниматься приготовлениями к свадебной церемонии и торжественной свадебной мессе. После того как Иосиф с женой были окончательно устроены, отец Чисхолм поехал в деревню Лиу вместе с возвращавшимися со свадьбы отцом и братьями Иосифа. Он давно уже лелеял мечту о создании в Лиу маленького филиала миссии. Поговаривали о том, что через горы Гуан будет проложена большая торговая дорога. Когда-нибудь в будущем у него, может быть, будет молодой помощник — священник, который мог бы работать в этом новом центре в горах. Ему почему-то хотелось начать осуществление своих планов с увеличения посевных площадей деревни Лиу. Для этого надо было договориться со своими тамошними друзьями, чтобы они расчистили, вспахали и засеяли еще 60 му[52] пахотной земли.