Читать интересную книгу Зелёная земля - Евгений Клюев

мимо двух пастухов и отары овечьей,

мимо кладбища, двух привидений на нём,

вечно ищущих смысла средь разного хлама,

мимо страха… и тут ещё есть водоём:

мимо, значит, него – и всё прямо и прямо.

Но смотри только не потеряй бальзамин -

хоть примятый твоей полпылинкои, а всё же…

как бы этот бы мир тебя не заманил

на чужую дорогу, дороги похожи!

24

Цветки бегоний – от погони:

смочи в вине цветки бегоний -

конечно же, в своей вине -

и не задерживайся, не

смотри назад, в глаза погони:

прижми к груди цветки бегоний -

и… да хранят тебя твой бег,

бегония и дальний брег!

Ты был чужим, ты помни это,

закончен пир, и песня спета.

Уже стреножили коня,

вооружённая родня

уже к тебе подкралась сзади -

беги, всего святого ради:

уже охоты дан сигнал…

Ты не успел. Ты опоздал.

Смотри – несутся, выгнув выи,

по следу псы сторожевые,

смотри – пускают корешки

погони красные флажки.

Тебя с налету топчут кони.

Цветки бегоний – от агоний.

25

…а ветреница, стало быть, лесная -

я про неё не очень много знаю,

но вообще-то это анемон,

и, если так, то сразу всё понятно,

поскольку анемон выводит пятна

позора и стыда… таков уж он.

Для этого достаточно всего лишь

взять ветреницы и… чего изволишь -

что б ни было предложено судьбой.

Корица будет – так возьми корицы:

корицы и позор, и стыд боится,

а ветреницы – и само собой!

Корицы можно сколько взять… к примеру,

возьми одну (или другую) меру,

а к ней – две меры, скажем, или три

чего угодно: предположим, соли…

не будет соли – можно взять фасоли,

и разотри всё это, и замри.

До ночи будешь горевать, но к ночи

внезапно всё окажется иначе -

а там и новый день уж начался:

в нём прошлого совсем не сохранится…

Перед тобою – чистая страница

и чистые, как совесть, небеса.

ПИСЬМА С ПОНТОМ

1

…жизнь всегда обстояла ни так и ни сяк,

а увидел над крышами птичий косяк

и подумал: да что же такое,

надо брать себя в руки!.. Сейчас выходной -

так махну в Эльсинор, чтобы с Тенью Одной

потрепаться за кексом и кофе!

Тут обычное дело (не то что в Москве)

отыскать собеседника – хочешь в листве,

хочешь где-нибудь в каменной кладке,

хочешь в памяти, хочешь где хочешь: они,

собеседники, духам и теням сродни

и повсюду парят в беспорядке.

Тут беседуешь запросто с теми, о ком

и не знал – или знал, только был незнаком:

тут обычно не чинят препятствий.

Будь то Бог, или чёрт, или сам Кьеркегор -

подходи не боясь, заводи разговор -

ни с чего – с пустякового «здравствуй»!

(Кстати, сдал Кьеркегор: за собой не следит

и имеет довольно потрёпанный вид,

попрошайничать начал на Stroeget…

Вот в такой, значит, я обитаю стране

с Кьеркегором и прочим рваньём наравне -

головами, по мнению многих!)

Мы играем в canasta или в дурака,

мы торгуем ворованным пивом с лотка,

мы живём, не боясь унижаться, -

настреляешь у разных людей табака

и подумаешь: Боже, как жизнь коротка,

коротка и глупа, и ужасна!..

2

…был вчера на охоте тут в замке одном -

прогонялись до вечера за кабаном,

возвратились в грязи и колючках.

А хозяин-барон был упрям, как баран:

он твердил без конца (потому что был пьян),

что сюда пригласил самых лучших.

Велика же была эта лучшая часть:

просто яблоку было бы негде упасть

(очень вкусному яблоку в тесте) -

и не падало яблоко: несколько слуг

образцово следили за тем, чтоб вокруг

всё и вся находились на месте.

Кофе подали поздно – поспели к утру,

когда несколько раз «я-без-кофе-умру»

простонала одна баронесса.

После кофе все дружно ругали слугу,

опоздавшего с кофе, а он – ни гуту:

в силу, как бы сказать, политеса.

На рассвете два призрака вышли из мглы -

попугали уснувших гостей, как смогли,

и допили вино из бокалов.

«Это предки, – охотно признался барон

и добавил: – пошли-ка, голубчики, вон!»

…Сообща и прогнали нахалов.

А потом обсуждали с утра дотемна,

что даём мы стране, что даёт нам страна,

и другие печальные вещи;

под конец, когда новая встала луна,

дружно пили за долгую жизнь кабана

и за счастье его в этой чаще…

3

…а на днях подошёл ко мне вдруг один тролль

и сказал: «Дорогой чужеземец, позволь

познакомиться ради прикола!»

Я ответил ему: «Драгоценный мой тролль,

ты уж как-нибудь лучше давай-ка устрой,

чтобы не было ветра такого!»

Я подобного рода беседы веду

ежечасно и, как бы сказать, на ходу:

что ни угол, то тролль или фея! -

и в мистическом этом моём бытии

забываю практически беды свои,

распевая баллады Орфея.

И стоит в ожиданьи великая рать

троллей, фей – чтоб желанья мои исполнять,

их фактически опережая!

Я ж, испробовав всякую снедь или плеть,

всё гадаю, чего бы ещё захотеть,

в этой Богом забытой державе.

Но, спасибо, уже ничего не хочу:

заверну весь мой хлам в золотую парчу

и снесу его в чистое поле -

и, оставшись с Всевышним один на один,

обращусь к нему, может быть, так: Господин… -

и ни слова, наверное, боле.

У желаний короткая, друг мой, судьба:

попреследовать несколько суток раба

и всучить ему то, что так любо!

Потому как имеющий что-то в руках

остаётся потом на всю жизнь в дураках:

бросить – жалко, а так – ни к чему бы…

4

…но погода прекрасная! (Там у вас грязь,

говорят…) Я хожу без зонта, не боясь

замочить тонкий плащ от Кардена.

За окном моим зреет тропический плод

и гуляет под ним беззаботный народ -

вот!., и море ему по колено.

На столе крем-брюле под бумажным зонтом,

и льняная салфетка в кольце золотом,

и стакан с пузырьками снаружи,

а внутри путешествует призрачный газ

снизу вверх, и опять снизу вверх… Ау вас,

говорят, только холод и лужи.

Впрочем, что же… тут тоже, пожалуй, уже

стало не на чем больше держаться душе,

несмотря на… да, в общем, неважно:

и плоды, и салфетки, и прочая чушь -

это, друг мой, пустые заботы, – к тому ж,

всё нелепо, картонно, бумажно.

Да и ветрено: ветер, сходящий с ума,

валит третью неделю дома на дома…

Ветер, сырость и холод собачий -

и одно только, в сущности, слово что юг,

а на самом-то деле паскудно вокруг

и не пахнет ни солнцем, ни дачей.

В остальном же – живу, ни на что не рошцу

и, воздав что могу дорогому плашу,

возвращаюсь к изношенной робе.

И фигурку мою, обречённо смеясь,

вдруг сметает с доски разыгравшийся князь -

от усталости, а не по злобе…

5

…потому что, голубчик, в конце-то концов

я пошлю во все стороны прытких гонцов -

и они принесут отовсюду

кто хрусталь, кто ковры, кто шелка и атлас,

кто металлы, кто камни (рубины, алмаз),

кто еду, кто питьё, кто посуду!

Не имей сто рублей, а имей сто друзей -

окружи себя ими, сиди и глазей,

как милы они и одержимы…

Что б ты делал без них, я пока умолчу -

я Святому Николе поставлю свечу,

чтоб избавил тебя от дружины.

На дорогах пустых замечается – что?

Что сквозь сито твоё, сквозь твоё решето

жизнь почти уже вся пробежала -

и делить её с теми, кто пляшет вокруг,

как-то очень становится вдруг недосуг:

в решете остаётся так мало…

Но по кругу, по кругу идёт хоровод -

и тебя увлекает, чарует, зовёт

самый что ни на есть из союзов,

всем союзам союз – тут сплошные друзья:

и, смеясь и грустя над судьбою груздя,

ты в бездонный бросаешься кузов!

К придорожным былинкам склоняя чело,

не имей, как бы лучше сказать, ничего

между датой рожденья и датой… -

впрочем, ты не поверишь, пойдёшь в хоровод,

что же, встретимся там, где поют, где народ,

где я тоже почти завсегдатай!..

6

…значит, стало быть, море волнуется

(Это из-за меня, это не из-за Вас -

это из-за моей одиссеи!)

Значит, стало быть, море волнуется -

и от этого кругом идёт голова,

ибо дуют ветра из России.

Тут привыкли считать, что такие ветра

насылает Россия… судачат сутра

про медведей и про всё такое.

Каждый встречный глядит подозрительно на

мой портфель, словно это оттуда видна

и исходит волна непокоя!

– раз…

– два…

Значит, стало быть, море волнуется – три!

После этого что происходит? – Замри -

ты, допустим, в плену семилетнем:

за тобою война, пред тобой Калипсо -

ты погиб. Но вертится твоё колесо,

но катится по слухам и сплетням -

и волнуется море, как ни замирай,

и зовёт тебя снова покинутый рай,