Вспышки света за окном. Грохот взрывов. Взрывы очень близко. Дрожит наш домик, вот-вот развалится. Стекол в окнах давно уже нет. С потолка падают куски штукатурки. Кажется, что бомбы рвутся везде. А как там на аэродроме? Все ли благополучно? Сегодня - полеты… Все лежат тихо-тихо…
* * *
Вспоминает мастер по вооружению гвардии сержант Ирина Дмитриева:
«Передовые части советской армии, разбив Могилевскую группировку, ушли далеко вперед, а тыловые части добивали оставшиеся в окружении группы противника. Наш полк не задерживался на одном месте, перелетая все дальше на запад. Наземный эшелон на грузовых машинах делал ежедневно по 100-150 км. По дорогам непрерывной вереницей, поднимая клубы пыли, ехали машины, шли пешие, двигаясь к Минску, догоняя передовые части. Навстречу большими колоннами шли пленные немцы. В грязно-зеленых куртках, смирные, покорные. В ответ на шутки наших бойцов заискивающе улыбались, торопливо повторяли "Гитлер капут", "Гитлер капут"… По обочинам дороги лежали еще не убранные трупы…
Но вот и Новосады, небольшая деревушка на берегу Немана. Вокруг, покуда видит глаз, леса, леса… Здесь нас ждут. Началась жизнь, полная тревог. В первый же день приходили сдаваться немцы - деваться им было некуда. К вечеру их было уже больше двадцати. От них мы узнали, что за рекой собралась крупная группировка, которая решила, применив оружие, прорваться к своим.
Мы приготовились к отпору. От самолетов никуда не отходили. Ночью по очереди дежурили, охраняя наши По-2. В темноте прислушивались к любому звуку, любому шороху. Вдруг среди ночи послышался отчаянный визг поросенка. Это голодные немцы охотились, добывая себе провиант. И снова тишина. Но вот - три выстрела: тревога! Все вскочили, подготовив оружие. Но тревога [286] оказалась ложной: это теленок, тяжело дыша, прогуливался по садику и упорно не отвечал на окрики часового.
Утром пятнадцать бойцов из батальона обслуживания, взяв автоматы и гранаты, пошли на разведку. Вскоре мы услышали перестрелку. Вернулся связной и сообщил, что есть раненые, немцев много. Пришло распоряжение снарядить несколько самолетов и пробомбить лес…»
* * *
Из воспоминаний Раисы Ароновой:
«…В лесу, за Неманом, как предупредили нас жители, было много немецких частей, потрепанных в боях под Минском. Вечером появились первые "ласточки": несколько немецких солдат пришли сдаваться в плен. Они принесли нехорошую весть - ночью вооруженные гитлеровцы собирались напасть на наше село: их гнал голод. В ту тревожную ночь никто не сомкнул глаз… Утром несколько храбрецов из БАО сунулись было в лес, но вскоре им пришлось отступить, а несколько наших По-2 пробомбили кишащий немцами лес. И тогда, нацепив на палки белые тряпочки, немцы стали поспешно выходить и сдаваться…
Возникло серьезное затруднение: пленных некому было охранять. Ведь немцев привалило сотни две. Обратились за помощью к местному населению. Мальчишки-подростки с удовольствием стали нести службу охраны с автоматами в руках. Но это была чистая формальность, пленные не думали никуда бежать. Наевшись каши (наш повар сварил им огромный котел), они мирно сидели в тени сарая на краю села…
Мне запомнился один пленный. Он был тяжело ранен. Привалившись к стене сарая, пленный сидел неподвижно и угасающим взглядом смотрел куда-то вдаль. Было ясно, что жизнь его кончена. В душе у меня шевельнулась жалость. Я не могла ее заглушить даже мыслью о том, что, может быть, именно этот немец стрелял в меня час назад, когда мы кружили над лесом…
…В тот же день к вечеру привезли бомбы для ночной работы, и девушки-вооруженцы стали разгружать машину. Пленные сидели неподалеку. И вот один из них встал - высокий такой, крепкий, младший чин какой-то, подошел к нашей девушке и, легонько отстранив ее, начал сам сгружать бомбы. Девчонки сначала удивились, а потом махнули рукой: пусть поработает, зря, что ли, кашей его кормили. Почти всю машину один разгрузил…» [287]
* * *
Утром я просыпаюсь рано. Вчера мы не летали: перебазировались и нам не успели подвезти бомбы. Так что удалось поспать ночью… Просыпаюсь от солнца, которое светит мне прямо в лицо. Я чувствую его тепло на щеке, вижу розоватый свет сквозь сомкнутые ресницы. Бегают по розовому полю светлые искорки, кружатся, сталкиваются.
В утренней тишине - негромкое щебетанье птиц, чей-то далекий разговор и еще какие-то едва уловимые шорохи, которые сразу исчезнут, стоит только открыть глаза. Может быть, это слышно, как растет трава, или жук ползет по стеблю, или бабочка машет крыльями…
Тихий писк заставляет меня взглянуть на мир божий. В гнезде под крышей хаты попискивают птенчики. Их четверо. Они широко разевают рты, ожидая пищи.
Мы лежим в спальных мешках прямо под самолетами, которые мирно стоят у самых хат вдоль деревенской улицы. Над лесом висит солнце, хвост моего самолета уткнулся в низенький заборчик, за которым пылают какие-то цветы на высоких стеблях…
К птенцам прилетела ласточка. Это кто-то из родителей. Наверное, ласточка-мать. Птенчики беспокойно запрыгали в гнезде, вытягивая головки с раскрытыми клювами. Ласточка сунула букашку одному из них и быстро улетела. Птенцы ждут, высовываются, копошатся в гнезде, задрав хвостик, тут же выстреливают наружу из гнезда светло-коричневые капельки. Каждые полминуты к ним прилетают по очереди отец и мать. Быстро засовывают в раскрытый клюв прожорливого детеныша какую-нибудь гусеницу или жучка и снова улетают на поиски пищи. Я наблюдаю эту картину и думаю: как же ласточка помнит, кого она накормила, а кто из птенцов еще голодный?
Где- то далеко громыхнуло орудие. Еще раз… И я вспоминаю, что идет война…
* * *
Таня Макарова. Высокая, слегка сутуловатая, с узкими плечами и нежным овалом лица, она напоминала цветок на длинном стебле. Казалось, ее слабым рукам не справиться с самолетом. Но мы знали ее как отличного летчика, смелого, со своим летным почерком.
С детских лет Таня была влюблена в небо. Еще подростком, длинноногой девчонкой бегала смотреть воздушные парады в Тушино. А в семнадцать лет уже умела управлять самолетом. Каждое утро, когда все еще спали, тоненькая девушка в синем комбинезоне [288] спешила к первому трамваю. В аэроклуб. На полеты. Потом она стала летчиком-инструктором.
Таня всегда стеснялась того, что была слишком женственной, никак не похожей на летчика, поэтому старалась напустить на себя бесшабашно-веселый вид, любила шутить, балагурить… Ее штурман Вера Белик, уроженка Керчи, серьезная, вдумчивая, до войны была студенткой педагогического института. Обе подружились сразу, как только их назначили в один экипаж. Со временем они стали самым дружным и слетанным экипажем.
Летая на Кавказе, мы отгоняли самолеты, выработавшие свой ресурс, в город Хачмас, возле Баку, где находились полевые авиаремонтные мастерские (ПАРМ). Там не только меняли мотор, но и блестяще отделывали весь самолет «под мрамор». Однажды оттуда прилетел представитель Александр Хоменко на аккуратненькой машине По-2. Это был подарок нашему полку. Передавая нам красавец По-2, он сказал:
- Мы собрали этот самолет из разрозненных частей и отделали своими руками. Летает он отлично. Пусть его возьмет ваш лучший экипаж.
И «комсомолку», как сразу назвали машину, отдали Тане и Вере. Разрисованный «под мрамор» самолет сиял, как новенькая игрушка. На этом самолете они бомбили немцев на Кубани и в Крыму, в Белоруссии и Польше. Им выпала честь первыми бросить бомбы на Восточную Пруссию. [289]