Я ни о чем больше не могла думать. Меня куда-то повезли на машине, привезли в землянку. Передо мной оказался генерал, о чем-то расспрашивал. Я что-то односложно отвечала ему, ничего не понимая… Генерал протянул мне стакан: "Пей!" Это был спирт. Я отказалась. Тогда он решительно приказал: "Пей, тебе говорят!…" Я выпила его, как воду, но ничего не почувствовала. Пришла медсестра, дала мне снотворное, но я не уснула…
Наступило утро. Лелю нашли, принесли. Я вышла из землянки посмотреть на нее. Казалось, она спит, склонив голову на плечо… Ничто не шевельнулось во мне, как будто это была не она… Потом приехали девушки из полка. Меня обнимали, утешали… Когда подъехали к дому, где мы жили, я сразу встрепенулась, заспешила и, выпрыгнув из машины, босиком побежала в свою комнату. Мне казалось, что Леля там, настоящая, живая…
Лелю решили похоронить в Гродно. Узнав, что ее увозят, я ночью пошла с ней попрощаться. Подошла к гробу… И дальше ничего не помню, очнулась опять у себя в комнате.
После всего происшедшего я как-то перестала ощущать жизнь. Ни на что не реагировала, не могла ни есть, ни спать. Меня отправили в санаторий. Все дни я проводила у камина, глядя на огонь, не говоря ни слова…
Вернувшись в полк, я первое время очень боялась - вдруг мне страшно будет летать? Ведь бывает так… Но все обошлось, и я снова летала, как и прежде. Только летчик у меня был другой - Надя Попова. Летала она блестяще, а я иногда ошибалась и называла ее Лелей».
* * *
Из письма Руфине Гашевой пехотного разведчика В. П. Силкина:
«Уважаемая Руфина Сергеевна!
…Я тоже участник Отечественной войны, но не летчик, а обыкновенный пехотный разведчик. У меня в памяти остался эпизод, [298] когда ночью над передним краем летел горящий самолет и из него выпрыгнули на парашютах два человека. Они приземлились между немецкой и нашей обороной. Вскоре раздался взрыв и крик женщины: "Помогите!" Мы бросились на зов. Но весь тот участок был заминирован, и прежде чем успели подползти к летчице, раздался второй сильный взрыв. Мне на лицо падает воротник от комбинезона и часть тела летчицы. Самолет горит, сильно освещая местность. Немцы беспрерывно стреляют, но нам все-таки удалось вынести летчицу. Тут же бросились за второй. Другая оказалась счастливее, она приземлилась на противотанковых минах.
Кто были те летчицы, мы не знали. Да и живую не удалось как следует рассмотреть, тогда было не до этого.
И вот теперь, прочитав очерк, я решил, что это именно тот случай. Если мне не изменяет память, это было в Польше, недалеко от населенных пунктов Буда, Обремб и Пашковица. Был небольшой мороз…
…Помню я, Руфина Сергеевна, того солдата, который дал вам свои сапоги. Вы ведь были тогда босые, унты-то еще в воздухе свалились с ног. Его фамилия Мороз. Но он погиб спустя полтора месяца после того случая с Вами…
…Руфина Сергеевна, о Вашем героизме, о героизме советских летчиц, я теперь всем своим товарищам по работе рассказываю. Они молодые и не видели, не пережили того, что испытали мы в войну. Им это нужно знать…»
* * *
Нам дали необычную задачу: освещать ночью местность, где будут наступать наземные войска. Им предстояло расширить уже имеющийся небольшой плацдарм в районе реки Нарев для будущих наступательных действий.
Точно в назначенный час первые самолеты уже были в районе плацдарма. Бросать светящиеся авиабомбы так, чтобы они загорались на определенной высоте, не сложно. Мы и раньше часто освещали цель с помощью САБов, которые, загоревшись, медленно опускались и долго висели над целью, позволяя летчику видеть на земле детали, трудно различимые при обычном ночном освещении.
На этот раз все было не так просто. Бершанская предупредила нас:
- Будьте внимательны, в районе Нарева сплошная облачность. Соблюдайте все правила слепого полета.
И действительно, низкая облачность большой толщины потребовала от летчика максимум внимания и напряжения. До Нарева [299] мы летели ниже облаков, а потом лезли вверх в холодную сырую мглу, чтобы набрать необходимую высоту и сбросить наши «фонари». В облаках приходится лететь по-настоящему вслепую, когда не видишь даже конца крыла и не знаешь, где верх, а где низ. Ориентируешься исключительно по приборам. Причем летчик изо всех сил старается верить прибору и не верить собственным ощущениям: по прибору ты летишь прямо, без отклонений, а тебе кажется, что самолет разворачивается. И невольно хочется исправить крен…
Наши «фонари» зажигались точно под облаками и медленно опускались, освещая землю, которую мы не видели. А утром мы узнали, что операция по расширению плацдарма прошла успешно.
* * *
Вспоминает Калерия Рыльская:
«…Задача в эту ночь была - подавить огневые точки в районе города Нойенбург, к которому подходили наши наземные части. Мы склонились над картами, изучая район. Линия боевого соприкосновения близко подходила к городу с севера и юга, а с востока нас отделяла широкая Висла. За этим водным рубежом располагался передний край обороны противника, который нам предстояло "обработать".
Ночь была темная. Облачность ниже 400 метров. Шел снег. Тяжело нагруженные машины с трудом отрывались от деревянного помоста и шли на цель. Город горел. На десятки километров было видно отраженное в облаках зарево. С высоты триста-четыреста метров этот чужой город на прибрежном холме вставал явственно со всеми деталями: тонким шпилем костела, темными коробками домов и прямыми улицами. Висла была мертва. Над городом висели мы, как беспощадные жалящие осы. Справа, слева и впереди строчили голубыми трассами крупнокалиберные пулеметы, на земле рвались бомбы. Это работали наши подруги.
К исходу ночи на южной окраине Нойенбурга взвились белые ракеты - наши передовые части подошли вплотную к городу. Мы уходили домой, встречая розовый рассвет.
Днем Нойенбург был взят».
* * *
Вспоминает одна из прибывших в полк вооруженцев Катя Глазкова:
«Нам предстояло работать с запасного аэродрома. Быстро собрались, разбились на тройки. Начали подвеску бомб. Здесь я [300] впервые узнала, что значит работать ночью. Работа происходила исключительно организованно, бомбы подвешивались быстро. Чувствовалась сработанность коллектива. Девушки как будто и не спешили, но все спорилось в их руках.
Я очень удивилась, когда так же быстро подвешивались и "сотки"…
Я старалась не отставать от своих новых подруг, присматривалась к каждому их движению, прислушивалась к их советам. Когда бомба почему-либо долго не подвешивалась, мне казалось, что в этом виновата я, что это я неумело взяла бомбу и торможу работу нашей тройки. Иногда получалось и так, что я теряла свою тройку, так как хорошо еще девушек не знала. Они в этой ночной темноте, в своих рабочих куртках и шапках, подвижные и веселые, были очень похожи друг на друга. Быстро переходили от одного самолета к другому. К концу ночи я стала привыкать и к девушкам и к своей новой работе.
Хотя бомб подвешивали очень много, я в эту ночь не чувствовала усталости. Настроение было приподнятое: ведь сегодня я впервые сама участвую в боевой жизни прославленного полка.
Уже близок рассвет, но наши боевые экипажи не обращают на это внимания - они спешат, стараются сделать как можно больше вылетов. "Бомбы! Вооруженцы!" - слышим мы голоса с разных сторон. Работаем еще быстрее, и самолеты один за другим уходят в предрассветную мглу.
Стало совсем светло. Работа закончена. Слышу команду: "Весь личный состав - на КП!" Собрались все - летчики, штурманы, механики, вооруженны. За отличную боевую работу всем объявляется благодарность. Сделано 324 боевых вылета. Чувство гордости охватило меня: ведь эти девушки ночами, день за днем, месяц за месяцем работают так, как этого требует Родина. Мне было радостно сознавать, что и я теперь участник этого замечательного коллектива…» [301]