Я стиснула в руке ружьё и тут же почувствовала, как этот гад сжал мое бедро. В ответ ткнула, не глядя, дулом, попав во что-то мягкое. Водитель коротко вскрикнул и стукнул меня по многострадальной голове кулаком. Я подскочила и непроизвольно сжала ружье ещё сильнее. В голове что-то оглушительно бахнуло и я потеряла сознание.
* * *
Когда я пришла в себя, то сразу почувствовала, как страшно болит голова. В ушах стоял невыносимый звон. Я пошевелилась и не услышала ни единого звука. К тому же затекла левая нога — на ней лежало что-то тяжёлое. Не открывая глаз, я попыталась вытянуть из-под непонятного груза голень. Она застряла прочно, и мне пришлось-таки открыть глаза.
Я по-прежнему сидела в машине. Было темно, не светились даже маленькие лампочки над дверями — видимо, сел аккумулятор. Но света луны, разлитого по белоснежному полю за окном, было достаточно, чтобы увидеть то, из-за чего я снова чуть не потеряла сознание. Навалившись на меня, лежал водитель, искажённое лицо было обращено ко мне и смотрело снизу вверх, рот раскрыт в немом крике, на щеке темнела дорожка крови, тянущаяся изо рта. Я в ужасе рванулась в сторону и наткнулась ребрами на дуло обреза.
«Застрелила!» — мелькнула страшная мысль.
И впрямь, тряпка, в которую было замотано дуло, обуглилась. Всхлипнув, испугалась ещё больше — я ничего не слышала! Ни шороха одежды, ни скрипа сиденья, ни собственного голоса — только гул и звон в ушах. В истерике я задёргалась ещё сильнее, пытаясь вытащить ногу из-под безжизненного тела. Оно было невероятно тяжёлым и неподатливым. Я попыталась открыть дверь, но она оказалась заблокирована. На меня снова накатила волна удушья, но на этот раз, просто начиналась клаустрофобия.
— Мамочки! — беззвучно закричала я, не слыша сама себя. — Ой, мамочки! Помогите! — но тут же опомнилась, и замолчала. Мне никак нельзя было привлекать к себе внимания… Впрочем, здесь меня некому было услышать. С одной стороны машины лес, с другой — чистое поле, впереди — дачный посёлок, в который мало кто будет ездить зимой. Дороги не было видно, всё занесено снегом, и только позади машины едва виднелись две колеи, уже почти незаметные.
Часто и глубоко дыша, я постаралась немного успокоиться и привести мысли в порядок. Надеясь, что глухота только временная — из-за выстрела, да еще в замкнутом пространстве, попробовала переключиться на своё высвобождение. Ожесточенно крутанула ручку окна — тяжело, рывками, оно поползло вниз. Вскоре стекло опустилось до упора. Путь был открыт. Я стала выбираться из-под водителя уже более осознанно, поворачивая ногу и брезгливо, трясущимися руками, перемещая тело под нужным углом. Ещё одно небольшое усилие, и буду свободна!
Упёршись обеими руками в плечо водителя, я изо всех сил дёрнула ногой и, ударившись головой о край дверцы, высвободилась. В первую секунду не могла пошевелиться от нахлынувшего на меня чувства облегчения разлившегося по телу. Не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, я попыталась стать на колени на сиденье, но мешал водитель. Тогда я ногами просто спихнула его на пол. Понимая, что не смогу пролезть в окно в куртке, я, извиваясь, начала стаскивать её с себя. После нескольких минут пыхтения и борьбы с рукавами, мне это удалось.
Выбросив куртку в окно, растерянно завертела головой в поисках своей сумки. Когда садилась в машину, то положила её рядом с собой, на сиденье, но теперь её там не было. Очевидно, водитель, пересаживаясь на заднее сиденье, переложил куда-то мои вещи. На всякий случай перегнулась через переднее кресло, но и там сумки не оказалось. Предположив, что, скорее всего, мужчина просто выбросил мой багаж наружу, я принялась протискиваться в окно и, ухватившись руками за край крыши, вытолкнула себя на свободу.
Упав в сугроб, я поторопилась встать, хотелось как можно скорее уйти от этой окаянной машины. Было очень непривычно и неприятно ходить по снегу, не слыша его скрипа, но чувствовалось, как постепенно способность слышать всё же возвращается ко мне. Для проверки я резко хлопнула в ладоши. Сквозь толстую пелену глухоты с трудом пробился еле слышный звук. Было понятно, что я ещё легко отделалась: от жизни в мире полной тишины меня спасла толстая шапка с ушами и то, что ружьё было замотано в тряпки. Прихрамывая, обошла машину и убедилась в правильности подозрений — водитель действительно выбросил мои пожитки наружу.
Я взяла сумку за ремень и волоком потащила её за собой по снегу. Идти мне, по счастью, было не так уж далеко — сквозь непрерывный гул в ушах доносился слабый лай собаки сторожа нашего дачного посёлка, других собак в эту пору здесь не было. Я шла, не замечая времени, и уже почти не чувствуя усталости. В голове не было ни одной мысли, просто шла себе и шла.
Сбоку от меня, там, где начинался лес, внезапно зашевелились кусты, осыпая снежные комья. Оттуда показалась знакомая серая морда. Я остановилась и без страха посмотрела на волка.
— Куть-куть, Волчик, поди сюда! — обрадовавшись произнесла я, ничуть не удивившись и протянула руку.
Зверь высунулся наполовину из кустов и принюхался. Вдруг прижал уши и, поскуливая, растворился в темноте.
— Волк, куда же ты? — крикнула негромко я, во всяком случае, мне казалось, что негромко, сейчас мой слух далеко не критерий… А может, это другой волк? Настоящий дикий волк, а я его как собачку подзываю? Ну и ладно, меня давно уже полагается кому-нибудь сожрать…
Отвернувшись, продолжила свой путь, совершенно не думая о происшедшем. После встречи со зверем я окончательно впала в состояние полной прострации, ни о чем не думая и никого не боясь.
Пройдя примерно с километр, я медленно миновала домик сторожа. Собака разрывалась за невысоким забором, пытаясь выпрыгнуть на улицу. Скорее всего, чуяла волка. Сторож на яростные призывы пса не реагировал, мне это было на руку — сейчас объяснения с охраной посёлка совершенно ни к чему.
Я шла, волоча за собой сумку, иногда перекладывая ремень из одной руки в другую. Впрочем, руки замерзли так, что потеряли всякую чувствительность. Ружье со временем превратилось для меня по весу в то самое бревно, что таскал Ленин на субботнике, если только, оно не было у него картонным… А уж сумка… Моя максимум двухкилограммовая сумка явно превратилась в чемодан набитый гирями и гантелями, ну, или, по крайней мере, кирпичами. Красными таким, тяжеленными кирпичами…
Расплывчатый образ кирпича все еще маячил у меня перед глазами, когда я остановилась и принялась растерянно оглядываться, словно очнувшись от сна. Долго смотрела по сторонам и никак не могла сообразить, где же нахожусь. На даче мне доводилось бывать только летом, поэтому белая пустая, словно вымершая улица и впрямь казалась какой-то чужой. Однообразные, белые же дома были совершенно неузнаваемы. Никак не удавалось сориентироваться, где же находится мой дом. Наконец мне удалось выцепить его взглядом из бесконечной череды домов, узнав его по флюгеру на крыше в виде белой кошки выгнувшей спину и вздыбившей хвост, больше ничьи дома не могли похвастаться таким украшением. Его сделал мой папа за год до своей гибели. Лаская взглядом родную кошку, отчетливо выделявшуюся на фоне темного неба, я облегченно вздохнула и быстро зашагала одеревеневшими ногами к своему островку безопасности, подхватив на плечо сумку. И тут же остановилась. До дома еще идти и идти, и я точно не смогу до него добраться, если дальше буду тащить свой груз. Надо от чего-то избавляться. Хотя бы от проклятущего ружья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});