— Детская площадка, — произнесла она.
Роббану потребовалась пара секунд, чтобы отреагировать.
— Да? — отозвался он, убавляя громкость радио.
— Что если он высматривал их на детской площадке? Они ведь все жили поблизости от парка, и у всех были маленькие дети. Само собой, они ходили гулять на детскую площадку. Ему вообще не нужно было напрягаться, чтобы узнать, где они живут. Он мог просто сидеть на лавочке и наблюдать, в какой подъезд они зайдут.
30
Как только Ханне вернулась домой и выгуляла Фрейда, она сразу разожгла камин, налила себе бокал вина и села изучать материалы дела. Она сравнивала преступления, совершённые Болотным Убийцей, со случаями из зарубежной практики, а потом решила покопаться в литературе — то были толстые истрёпанные тома по психологии и профилированию преступников, которые Ханне изучала еще во время работы над диссертацией.
Она достала большой лист бумаги, разделила его на три колонки, которые надписала «Жертва», «Способ» и «Мотив». В левом поле она сделала отметки «1985», «1974» и «1944», а затем ровными аккуратными линиями расчертила таблицу.
Три временных промежутка, три вопросительных знака.
На листе бумаги перед ней — девять пустых ячеек. Ханне начала с характеристики жертв — потому что выбор жертвы может поведать важные подробности об убийце. Изучив жертву, можно выяснить, чего вожделеет убийца, или же, напротив, что он ненавидит и жаждет уничтожить. Выбор жертвы отражает мечты и фантазии убийцы, его картину мира: кто, по его мнению, заслуживает смерти и почему.
Жертвы — 1985.
Возраст: 21 и 24
Матери-одиночки; один ребенок в возрасте от 1 до 2 лет
Средний рост, скандинавский тип внешности, длинные волосы
Телосложение от худощавого до нормального
Образование — среднее
Работали по найму, доход относительно низкий.
Наркозависимость — нет данных, психические проблемы — нет данных
Связь между жертвами — нет данных
Проживали вблизи Берлинпаркен.
Шло время, и камин начал гаснуть. Угли в нём стали шипеть и плеваться. Ханне подбросила ещё дров и заново наполнила бокал. За окнами разливалась чернильная темнота. На другой стороне улицы в чьём-то окне сияла рождественская звезда и горел рождественский канделябр, но дома у Ханне и Уве украшений не было. Уве считал все подобные проявления мелкобуржуазными, и ужасался всякий раз, как видел в городе наряженную к Рождеству ёлку.
Ханне покосилась на Фрейда, на морде которого застыло просительное выражение. На часах было пять минут восьмого.
— Хорошо, — сказала Ханне. — Идем есть!
Накормив Фрейда, она продолжила свой кропотливый труд, заполняя ячейки таблицы соответствующей информацией. Несмотря на огонь в камине, Ханне было зябко в большой холодной квартире.
Она перечитала свои записи, подчеркнула несколько предложений и кое-что добавила. Потом сделала оттиск текста на прозрачной пластиковой пластине.
У Ханне оставалось в запасе ещё несколько дней, чтобы довести до ума свою презентацию. Она планировала использовать это время для изучения материалов двух схожих дел, а поскольку Ханне была перфекционисткой, ей, очевидно, предстояло переделать оттиск несколько раз, прежде чем она окажется довольна результатом.
Уве пришёл домой в восемь.
Ханне даже не обратила внимания, что он сильно задержался. Поесть она тоже не успела, потому что была всецело поглощена профилированием Болотного Убийцы.
— Привет, — поздоровался он и поцеловал жену в губы. — Прости, что я так поздно, но мой сеанс терапии сегодня перенесли на другое время. С другим пациентом произошло что-то не терпящее отлагательства.
Ханне улыбнулась.
Ей было немного смешно представлять, как Уве лежит на этом нелепом диване и говорит о своей жизни, словно он мог бы с помощью слов исправить плохие отношения с отцом. Кроме того, терапевт говорила по-английски, что делало всю ситуацию ещё более комичной, ибо Уве в английском был не слишком силён.
Сама Ханне никогда не посещала сеансы терапии и не стремилась к этому, несмотря на то, что так много времени посвятила изучению психологии и имела за плечами такой багаж, который стал бы лакомым куском для любого психотерапевта.
Но Ханне попросту считала, что не нуждается в терапии. И если Уве желает улучшить отношения с папой, разве не с ним нужно разговаривать в первую очередь, вместо терапевта?
Уве покосился на документы, разложенные по прикроватному столику.
— Дело продвигается?
— Будем надеяться.
После некоторых колебаний Ханне всё же решила рассказать о новом убийстве.
Она описала увиденное в квартире возле Берлинпаркен и объяснила Уве, чем в данный момент занята. Уве сел подле неё и одним глотком осушил её бокал.
— Боже мой, Ханне, — воскликнул он. — Ты и правда должна этим заниматься?
Ханне удивилась. Уве же психиатр. Он каждый день сталкивается с пациентами с глубокой патологией. Уж он-то один из немногих должен был понять, насколько это всё важно.
— Мы не нуждаемся в деньгах, — добавил он.
— Дело не в деньгах. Дело в том, что я хочу помочь раскрыть преступление. Ради памяти женщин, которые стали его жертвами, и ради всех тех, кто рискует стать следующей жертвой.
Уве со звоном опустил бокал на стол.
— Почему ты не можешь заняться чем-нибудь нормальным? Преподавать? Писать книги? Ты молода, красива. Талантлива. Ты можешь заниматься всем, чем захочешь, и из всех возможностей выбираешь работу с кучкой зачуханных полицейских? Ты что, действительно считаешь, что они станут прислушиваться к тебе? Думаешь, их хоть сколько-нибудь интересуют твои прекрасные умопостроения?
— Что ты имеешь в виду?
— Всего лишь то, что перед тобой открыты блестящие перспективы в науке. Так зачем тратить время на сотрудничество с полицией? Ты просто понапрасну растрачиваешь свой потенциал.
Так вот в чём