Кстати, Анна не была единственной напуганной женщиной в округе — на работе только и разговоров было, что об этом убийстве.
Завывание ветра за окном некоторое время не давало Анне уснуть, но наконец она провалилась в глубокий сон без сновидений.
Её разбудил звук.
Словно бряцание металлической цепи, холодный звон удара металла о металл. Однако, уставившись в темноту, Анна смогла разглядеть лишь темноту.
Воющий звук ветра усилился. Красные цифры на табло электронных часов показывали 03:01 — Анна видела это со своего места. Холодный воздух забирался к ней под одеяло, и Анна плотнее закуталась, внимательно прислушиваясь. Со стороны кроватки Туве доносилось легкое мерное дыхание, и временами — когда она посасывала пустышку — тихое причмокивание. Из кухни слышен был монотонный шум работающего холодильника, а окна слегка потрескивали, когда очередной порыв ветра, разбиваясь о стёкла, вжимал их внутрь.
Анна закрыла глаза.
«Я всё придумала, — уговаривала она себя. — У меня паранойя, перевозбуждение».
Она сделала глубокий вдох, расслабилась и уже решила попытаться уснуть, как вдруг раздался новый звук.
Как будто что-то шуршало.
Этот звук заставил её подумать о крысах, и Анна рывком села в кровати. Несмотря на то, что в этом доме она никогда не видела даже мыши, от мысли о грызунах пульс Анны участился.
Она спустила ступни на пол и почувствовала, как холодный воздух овевает щиколотки. Сделала несколько несмелых шагов к двери и вытянула вперёд руку, чтобы нащупать выключатель, — потому что, если в темноте скрывалось животное, Анна хотела бы знать, где оно, чтобы избежать встречи. Ничего хуже, чем крыса, карабкающаяся по своей ноге, Анна и представить не могла. Отвратительные маленькие лапки на её обнажённой коже.
Анна щелкнула выключателем.
Прямо перед ней в прихожей стоял человек, одетый в чёрную куртку и чёрные брюки. На лице у него было нечто вроде маски. Она была похожа на шлем, которым пользуются грабители, или балаклаву, которую надевают на лицо в сильный мороз. Глаза спокойно изучали её через прорезь в маске. В руке незнакомец держал нож с длинным широким лезвием.
Анна закричала. Она завопила что было сил, потому что мгновенно поняла, что её ждет. Она кричала, потому что это было неправильно, и несправедливо, и страшно, но прежде всего потому, что не хотела умирать.
В кроватке проснулась Туве.
Она захныкала, а потом расплакалась. Уголком глаза Анна видела искажённое страхом личико дочки и выпавшую изо рта пустышку.
— Уааааааа! — кричала Туве.
Несмотря на парализующий страх, в голове у Анны возникла чёткая мысль, которая была не менее мучительна, чем догадка, кем был их незваный гость.
Кто же теперь присмотрит за тем, чтобы Туве выбралась из этой проклятой дыры?
28
На следующее утро Ханне с Линдой отправились в гости к Бьёрну Удину.
Им было немногое о нём известно — только что после исчезновения Бритт-Мари он встретил другую женщину и у них родилась дочь, но сейчас он снова был одинок и не работал.
День был насквозь серым — дорога впереди покрыта слякотью, здания вокруг сплошь из серого бетона, а тяжёлое небо было зловеще тёмным.
Линда, однако, по своему обыкновению радостно щебетала. Её светлые волосы были заправлены под вязаную шапочку, которая выглядела на пару размеров больше, чем нужно. За рулём Линда наклонилась вперёд, вцепившись в руль побелевшими пальцами, словно это был спасательный буй, который нельзя было отпускать. Время от времени она запускала руку в пакет с сырными чипсами, лежавший на сиденье рядом.
Линда болтала о своей предстоящей свадьбе — сколько будет гостей, и куда они поедут после венчания. О свадебных платьях, музыке и праздничных залах. О родственниках, которые были на ножах и по этой причине не могли быть посажены за один стол, и о брате, который только что развёлся и, вероятно, будет всё время паршиво себя чувствовать.
Как вообще поступают в подобных случаях? Следует ли из уважения к нему отложить праздник, или лучше ничего не менять?
Это ведь её свадьба.
— Ой, прости, — наконец, воскликнула Линда. — Я же всё время о себе болтаю. Расскажи о своей семье.
— Об Уве?
— Нет, — Линда со вздохом закатила глаза к небу. — О твоей семье. Где, например, прошло твоё детство?
Ханне через стекло разглядывала проносившийся мимо серый пейзаж.
— На улице Нарвавеген, в центральном Стокгольме.
Линда присвистнула.
— Вот чёрт. Эстермальм. Так ты, получается, примерная девочка?
— Не мне об этом судить, — ответила Ханне, хотя знала, что Линда права.
— У тебя есть братья или сёстры?
— Нет.
— А чем занимаются твои родители?
— Папа был профессором. Изучал северные языки. Он умер почти сразу, как я поступила в университет.
Линда наморщила лоб и некоторое время хранила молчание.
Перед глазами Ханне немедленно возник образ ласкового, но немного рассеянного мужчины, который большую часть времени проводил в их большой библиотеке. Она вспомнила его большие руки и густые волосы с проседью. Живой взгляд из-под тяжёлых век.
Несмотря на то, что папа постоянно работал, у него всегда находилось время для Ханне.
Он всегда находил это время.
Фактически, именно на папиных плечах лежали все бытовые заботы семьи — приготовление пищи, стирка, уборка.
Но этим он занимался вынужденно.
— Профессор северных языков, — протянула Линда. — А чем он занимался?
— Преподавал, руководил научной работой студентов. Занимался исследованиями. Он опубликовал ряд научных работ о происхождении шведской письменности. А ещё о кратких гласных «i» и «y».
О том, что Хольгер Лагерлинд-Шён ещё и заседал в Шведской Академии Наук, в кресле номер пять, Ханне умолчала.
Линда окинула её внимательным взглядом.