Читать интересную книгу ЛИВИЯ, или Погребенная заживо - Лоренс Даррел

Когда он был юным влюбленным, то обещал своей принцессе устроить тут обед, за которым будут прислуживать его собственные слуги; обед только для них двоих, и чтобы больше никого не было. Он всегда вспоминал с волнением начало своей супружеской жизни. И вот теперь большие золотистые арки римского акведука воспарят над грядущим весельем, его медово-золотистые арки постепенно растворятся в бархатистом небе Прованса. Сердце принца стучало быстрее, стоило ему представить эту картину. Его переполняла радость. Нужно тщательно обо всем позаботиться, о каждой мелочи.

В качестве друга и помощника Катрфаж присутствовал на организационных переговорах и был поражен дотошностью принца, о чем и рассказывал с милой иронией, даже мастерски имитируя акцент принца. Когда он спрашивал: «Et le gibier?»[195] — принц отвечал как настоящий каирец: «Ne t'en fais pas, Bouboule»,[196] — словами из старой музыкальной комедии, известной каждому в египетской столице. Его пажи уже во всю хлопотали. Даже gibier, настоящая дичь, была доставлена со всех четырех сторон Франции, в основном из Марселя и Тулузы. Принц объявил, что ему нравятся девушки plantureuses, bien en chair,[197] что объясняло такое изобилие красоток «под Рубенса» среди съехавшихся на празднество. Никто никогда не видел столь замечательную коллекцию сонных душечек в боевом окрасе, позвякивающих сомнительными драгоценностями с фальшивыми toc[198] Воплощенные мечты арабской фантазии… Старину принца явно подстегивали унаследованные им пристрастия хедивов,[199] правивших Каиром лет сто назад.

Катрфаж настолько увлекся своим рассказом, что не расслышал шум приближающегося автомобиля, в котором, выпрямившись, сидел Феликс в соломенной шляпе, очень похожий на испуганного кролика. Он все еще никак не мог привыкнуть к автомобилю и робел перед этим зверем. Пришлось повторить все сначала — для него, консул слушал с едва заметной завистью, звучало действительно заманчиво — устроить кутеж в самом сердце Франции. Приготовления уже начались, со всего Авиньона в Оберж свозили мебель, арендованную за бешеные деньги. Всего должно было быть около сотни гостей.

— А пятьдесят девушек en or massif,[200] — сказал Катрфаж, невольно облизнувшись. — Марсель превзошел себя, такие пышные куколки.

— Как же мы пройдем? — спросила Констанс, опасавшаяся, что они пропустят праздник, поскольку их считают слишком благонравными.

— В самом деле, — поддержал ее Блэнфорд.

Катрфаж хмыкнул.

— В восемь часов дороги будут перекрыты жандармерией — по просьбе его высочества. Вам никак не пройти. Но у меня есть план. Можно наблюдать за происходящим с Пон-дю-Гар — с этой стороны окна бальной залы будут открыты, и вы всё увидите. Ручаюсь, сам однажды следил оттуда в бинокль за девушкой, которую подозревал в измене. Она ужинала с кавалером. И я очень хорошо видел их. Если прихватите с собой театральные бинокли, то все увидите.

— Да, но как взобраться наверх?…

Катрфаж нетерпеливо качнул головой и достал авторучку. На местной газете он быстро нарисовал план местности, прилегающей к акведуку, — все сразу ее вспомнили, ведь и сами часто гуляли там.

— Надо продолжать? — спросил он. — Здесь рядом заброшенная дорога. Поднимаетесь по склону, где сломанные арки. Потом поворачиваете за угол…

Да, надо было подняться в небо, чтобы великий акведук с глубоким желобом внутри лежал далеко внизу. Надо было выйти на верхний ярус, как на мост.

— Понятно, — задумчиво произнес Блэнфорд. — Это в принципе возможно.

— Разумеется, возможно, — нетерпеливо сказал клерк, раздраженный английской медлительностью, вечно они мямлят. — Будете сидеть там, как в ложе.

— Когда?

— Завтра. Не пожалеете! — с несколько курьезной горячностью заверил Катрфаж.

Он продолжал излагать подробности, из которых следовало, что это не просто бесшабашное развлечение, а такое, которое достойно соответствующей компании… ну, скажем так, галантной компании. На это стоит посмотреть! Хотя бы для того, чтобы на время забыть о войне и расставаниях. Это событие — отличный финал летних каникул, оно вполне соответствует духу обычных для этой поры местных праздников: уборка урожая, потом последние праздники вина и игрища с быками! Нечего раздумывать. Они должны пойти.

На следующий день, сразу после обеда, они выехали из дома. Луна была низкой и тусклой — поздно взошла и рано исчезла; осенний туман укрыл окрестности, очень напоминающие Тоскану, ее округлые очертания с будто бы нарисованными кипарисами, ее поселки и деревни, небольшие и уютные, и полноводные речки, в которых много форели. Вскоре трава уступила место пыльным пустошам, усыпанным камешками и сланцевыми осколками, здесь все свидетельствовало о частых пожарах и засухах. Памятуя об инструкциях Катрфажа, они старались не попадаться на глаза жандармам. Добравшись до Ремулена, молодые люди не стали пересекать мост, завидев на другой стороне огни и жандармов. Они свернули направо, словно собрались в Уз, и долго ехали по безлюдным дорогам вдоль реки, повторяя широкие повороты Гарда. Пон-дю-Гар был уже освещен в преддверии праздника, его бронзовая громада вздымалась до неба, напоминая выброшенного на берег кита. Внизу, на ровной, заросшей мхом поляне, окаймленной россыпями камней, по велению принца был раскинут большой шатер, и он сидел в одном из по-театральному эффектных кресел, дожидаясь гостей. Гости извергались из распахнутых дверок автомобилей, останавливавшихся под сенью ив. Последние пятьдесят ярдов приглашенные шли пешком, на них падали блики света от отражателей, похожие на веснушки, а над ними эффектно нависал акведук.

Оберж тоже был щедро освещен, а весь второй этаж превращен в нечто вроде роскошного гарема: стены, увешанные бесценными коврами, взятыми напрокат или взаймы, дивной работы шкафы и кофейные столики, зеркала с гонкой филигранной отделкой, достойные украшать Великий Сераль. Все антиквары Авиньона внесли свою лепту в оформление. К занавеси была пришпилена панель с красивой надписью «Дамская комната. Poudrerie. Туалет». Исчерпывающая информация. Катрфаж обещал стащить ее и принести Блэнфорду, который решил повесить ее на туалет в Ту-Герц, так как не упускал случая находить «перлы» во французском языке, бытующем в Каире, ибо «poudrerie» значило вовсе не комнату, где пудрят носы, а пороховой завод. Большой открытый очаг в Оберже полыхал, набитый сухими лозами, фыркал и стрелял в разные стороны рожками огненных улиток. Где-то внутри тихонько наигрывал оркестр, что означало наличие танцевальной площадки или бальной залы. Ничего не было упущено.

Особо не мудря, они решили ехать в одном автомобиле, хотя сидели чуть ли не на коленях друг у друга. Зато Феликс мог одолжить консульский автомобиль своему другу, приглашенному на кутеж. Смотрелся Катрфаж в tenue de ville[201] великолепно, хотя заметно нервничал. Он уже видел нескольких гурий из Марселя, для которых были забронированы номера в отеле. И очень воодушевился.

— Они выглядят так, словно у них задержка — это придает женщинам легкую нервозность, обворожительный магнетизм. Я уже присмотрел двух шикарных девиц, похожих на гусениц в пыльце.

Феликс был несколько шокирован вкусом своего друга. А Катрфаж, выпивший пару стаканчиков виски с мажордомом принца, пребывал в прекрасном настроении.

— Помните послание кариатид? — спросил он, грозя пальцем смущенному консулу и забираясь в его машину. — Девушка должна всегда выглядеть немножко беременной.

Это было избитое выражение, когда-то введенное в оборот Блэнфордом, полюбившееся ему и застрявшее в памяти.

— Ну, дорогой Феликс, — сказал он, — смотри в оба, ничего не пропусти.

Итак, они катили сквозь сладкие ароматы вишни и шелковицы; время от времени слева из темноты поднимался сияющий акведук и опять растворялся в зелени. Им было слышно, как река скрежещет зубами внизу — справа от них. Потом показался левый поворот, который обычно приводил их прямо к мосту, но сейчас тут стоял полицейский с постной физиономией, проезд был перекрыт белым заграждением. Сделав вид, будто направляются к Узу, они проехали мимо, даже махнули полицейскому, но на самом деле поехали вдоль прохладной платановой аллеи, пока не появилась осевшая дорога, и отсюда они двигались осторожнее, до оливковой рощи, венчавшей возвышенность. На автомобиле дальше ехать было невозможно, и они побрели пешком по сланцевым осыпающимся склонам, среди колючек каменного дуба и терна. Вечером ориентироваться было гораздо труднее, чем днем.

Гора вблизи выглядела, как буйные заросли с тропинками и выжженными прогалинами; но впереди сиял свет, и это был отличный ориентир, так они и продвигались, пока в какой-то момент, ошарашенные, точно актеры, нечаянно вышедшие из-за кулис на сцену, они не набрели на дренажную штольню, у первой арки. Отсюда начинался пологий спуск на вершину акведука с глубокой — в метр — круглой выемкой — по этому воздушному каналу в римскую эпоху текла весенняя вода Вера, отводившаяся в город Ним. Здесь они и расположились (совсем как птички на каком-нибудь высоком дереве), упершись локтями в край выемки, чтобы удобнее было наблюдать за происходящим внизу, в пиршественной зале. Идея насчет театральных биноклей была поистине гениальной. Биноклями, когда-то купленными для выездов в марсельский оперный театр, в последнее время практически не пользовались, и вот пожалуйста — пригодились. Теперь они были наставлены на Оберж, и, как обещал Катрфаж, благодаря им была отлично видна половина огромной столовой, часть которой выходила на веранду.