и ему уже чересчур плотной, плотнее жирного молока: сунешь руку – пропадет.
– Как и мы, когда окажемся там, – кивнул Янгред. – Минуту-две. А пока просто… – он дернулся на звук в дыму, снова высунулся, вскинул пистолет и выстрелил, – слушаем.
Вскрик и шум падения были отчетливы; Янгред принялся заново заряжать пистолет. Он не торопился, впрочем, теперь его можно было понять: стрельцы, судя по суете, совершенно дезориентировались. Затрубил рог, и Инельхалль, выскочив на открытое пространство, выпалила на этот звук. Так – не покидая укрытия – Янгред и Хельмо сделали еще несколько слепых выстрелов, и многие достигли целей. Потом вновь стало тихо. Звучали только сухие щелчки затворов – не впереди, а здесь, где с оружием возились девушки. Хельмо переглянулся с Янгредом, тот посетовал:
– Что ж… они ведь не могли быть дураками вечно? Да и… – он кивнул на завесу, неумолимо добирающуюся до арки. – Пора!
Они ринулись в дым первыми, держа направление на ворота. Эриго, последовав за ними, рассыпались вдоль стен и мгновенно пропали. Радужная взвесь сомкнулась, задрожала солнечными искрами. Она ничем не пахла, не была удушливой, не жгла кожу, но не прошло и пяти секунд, как Хельмо потерял и Янгреда. Пару мгновений он паниковал – это же почти слепота. Но когда первая пуля просвистела у плеча, паника вдруг отступила. Все. Пути назад нет, а вперед идти не так много. Хельмо глубоко вздохнул и, стараясь ступать как можно глуше, пошел к воротам. Он мог только надеяться, что идет не один. Еще выстрел. Мимо.
Было тихо. Уцелевшая стража поняла: если не шуметь, перестанешь быть мишенью, ею станут те, кто пересекает двор, – лязг брони рано или поздно их выдаст. Кто-то споткнулся. На грохот выстрелили, и, кажется, раздался женский крик. Выругался невидимый Янгред – возможно, узнал голос. Шума прибавилось: кто-то решил, что вперед лучше все же бежать, стрельцы встретили это угрожающими воплями. Камни застонали от лязгающего топота.
– Сюда! – раздалось на огненном языке, шагах в шести, и Хельмо тоже побежал, пригибаясь от каждого выстрела. Вроде надеялся догнать союзника, знал, что спешит к нему – но с испугу едва не ударил, когда чья-то рука схватила его за запястье и потащила. – Тише, тише, это же я.
– Да как ты меня?.. – выдохнул Хельмо. Янгред дернул его сильнее.
– Чую. Всех чую, особенно когда ничего не могу рассмотреть. Ты вот рекой пахнешь.
Звучало жутковато, но Хельмо даже ответить не успел: воздух вспорол грохот; кажется, выстрелили с башни. Каменная крошка брызнула вверх, даже попала в глаза. Пришлось шарахнуться в стороны, но уже через несколько шагов Янгред снова был рядом. Дымка начинала редеть: ее сердцевина, похоже, осталась позади. Перед глазами уже что-то темнело монолитной синевой, блестело смутным серебром. Силуэты китов. Ворота.
Засовы были задвинуты. Хельмо помнил: их тянули четверо. Оглянулся, сощурился: бегают и перестреливаются фигурки, своих удается отличить от чужих лишь примерно, несмотря на доспехи. Можно было снова крикнуть на чужом языке: вдруг рядом кто-то из легиона Инельхалль? А если кто-то, чье внимание лучше не привлекать?
– Ну, что делаем? – поинтересовался Янгред, впустую толкнув нижний засов, но не сдвинув ни на ноготь. – Тяжелые, дряни…
Хельмо не успел ответить – боковым зрением заметил какое-то движение и скорее почувствовал, чем понял: идет чужой. Повернул голову, сжав взмокшими пальцами рукоять пистолета. Сквозь рассеивающуюся дымку к воротам приближался шатающийся мужчина, волок за собой бердыш и оставлял цепочку кровавых пятен. Скалился. Еле дышал.
– Стойте! – глухо велел Янгред, тоже заметив его и угрожающе приподняв ладонь.
Мужчина с усилием поднял голову, и Хельмо встретил его пристальный взгляд. Это не был ни пират, ни шелковый наемник, просто стрелец – плечистый, с широким лицом и русыми волосами, тронутыми ранней сединой. Алым расцветился кафтан на его правом боку.
– Сволочь… – Лицо, облепленное обагренными прядями, перекосилось. Он смотрел на Хельмо, только на него. – Чужим продался… чужого приволок…
«Чужой». Опять это «чужой», выплюнутое с яростью и омерзением.
– Они не… – запинаясь, начал Хельмо. Он не понимал, почему так сухо во рту.
– Нет, ты их не впустишь, щенок, – заборомотал стрелец, швырнул бердыш, рванул с пояса пистолет. – Никого не уведете, не полезем мы в вашу погань, нет…
Он прицелился в Янгреда – и Хельмо выстрелил раньше, чем пришел в себя. Чуть не опоздал: взгляд, эта оголтелая уверенность и злоба заставили его на миг потеряться. С пробитой головой мужчина рухнул ничком, без единого звука, а кровь в ушах застучала так, что подогнулись ноги. Оцепенелый Хельмо смотрел на расплывающееся по брусчатке алое пятно, похожее на раздавленное солнце. В голове звучали дядины слова.
«Режь, не щадя, если кого-то заподозришь. Иначе прирежут тебя».
Стало тогда страшно. А теперь – еще страшнее.
– Ты здесь вообще? – рявкнули рядом. – Эй, очнись!
Янгред успел отвернуться, опять навалился на нижний засов, зарычал. Хельмо, тяжело сглотнув, перезарядил оружие и бросился на помощь. Они налегли и отодвинули массивную перекладину почти быстро, в три подхода. В них стреляли еще несколько раз, но издали и пока промахивались. Эриго сдерживали напор, но судя по усиливающемуся шуму, к воротам спешили еще люди. Свои ли? Хельмо предпочел не гадать. И не смотрел на распростертого неподалеку стрельца. Запрещал себе думать о случившемся. И о словах, роящихся в рассудке.
Продался. Иноземец хуже боярина. Режь.
Второй и третий засовы находились выше. Чтобы сдвинуть их, нужно было потянуть тяжелые цепи, пропущенные через шестерной механизм, а как дойдешь до упора – закрепить звенья на тяжелых крючьях. Хватаясь за ближнюю цепь, Янгред хмуро всмотрелся в Хельмо. Заметил неладное.
– Что с тобой? Ранили?
– Ничего, – глухо откликнулся Хельмо, перехватывая цепь выше. – Тяни…
Янгред вгляделся пристальнее, явно хотел добавить что-то, но Хельмо, злясь, скорее, на себя за невозможность собраться, чем на него, почти крикнул:
– Тяни, времени нет!
Руки у обоих не были защищены: наряд купцов не предполагал ни кольчужных, ни пластинчатых перчаток. Крупные длинные шипы, которыми в изобилии облицевали цепи, мгновенно впились в ладони. Янгред зашипел, но крепче сдавил темный металл; Хельмо вовсе ощущал боль сквозь какую-то пелену, не придавал ей значения. Не сговариваясь, потянули резче – механизм заскрежетал, шипы вонзились глубже, в нос ударил кислый запах ржавчины. В висках опять застучало, а вскинув голову, Хельмо заметил, что засов сдвинулся едва на полпальца. Четверо. Его открывали четверо. Едва ли эти люди были измотаны долгой дорогой через зной и взвинчены перестрелкой.
– Проклятье, – выдохнул он.
…И точно никто не делал этого голыми руками.
Просвистела пуля, вгрызлась в кита, но и ее Хельмо увидел как сквозь туман. Из дыма кто-то приближался, не разобрать