жизни, неупокоенных мертвых… отпускать с покаянием и прощением. Не то, что сейчас. Вырождение… будь вы все…
Он не сказал «прокляты», замолчал. И никто не стал торопить с продолжением, молча выжидая столько, сколько нужно было самому Парису.
— Тридцать лет назад меня откопал некий Аз Кольд. Молодой и богатый наследник земли на Экваторных островах, которые века назад еще не были островами. Нашел записи, понял, кто я. Потратил деньги на секретность и исследование усохшего до мумии тела, пока кто-то из его ученых не пролил на меня воду. Обычную воду, разбудившую спящий регенерат… я вижу, что сейчас ты челюсть вывихнешь, Троица, от желания спросить — как такое возможно? Возможно! Четыреста лет мое тело сохраняло живым только мозг, забирая влагу из всего, что так или иначе, но просочалось в склеп, не так уж и глубоко он был расположен. Лучше бы я умер, как все умирают. Потому что пробуждение было адом. Подробности вам не нужны. Итог такой, какой есть. Аз, а ныне секта, уверовали в бессмертие — и когда я сбежал, проведя в плену несколько месяцев, они своих безумных идей не оставили. И теперь творят то, что творят. Всему виной записи барона — каждая ее глава была растолкована не верно, эти психи не хотели слышать правды! «И Смерть вне времени и вне материи, как грань межмирья у сновидения. Суть замирания, суть выживания, баланс меж вечностью и небытийностью. Мы есть лишь облик из плоти праха». Это то, что вы назвали зомбированием. Может ли современный человек понять написанное правильно? «Вкусив плоть плотью в жажде спасения и новой жизни велик дарения» — эти больные уроды стали по-настоящему жрать некромантов, когда речь шла о поцелуе!
Он опять замолчал. Сидел еще минут пять, пока не вздохнул:
— Новый мир, безумное время. Кошмар наяву — все деградировало. Некроманты ослабли и сгнили, стали крысами подполья и лабораторий, пропитались ненавистью к великому дару Смерти и проклинали себя за муки виденья. Утратили почти все! Не возвысились, а пали! — Парис посмотрел на Нольда, сверкнув глазами. — И ваш род тоже. Псы докатились до вырождения иначе — озверевая до бешенства, разучившись обуздывать инстинкт, насильничая над женщинами до степени полу-убийства, а щенки у сук с каждым поколением рождались слабее, потому что отцов они стали выбирать слабых… к слову о людях — эти достигли самого дна. Духовные трупы почти на каждом, а то и по два-три, вонь! Гниль! И патологий природы, навроде твоей… — Парис явно хотел обозвать Вилли, повернувшись к нему, но смолчал. Отвел глаза и дернул губами. — Этот мир стоило сжечь, а не восстанавливать. Ненавижу. Но… кажется, что-то сдвинулось. Люди начинают трезветь и бороться, как ваш песочник, полузвери бунтовать против правил и насильного брака, как ты, Нольд и твоя сестра, а некроманты объединяться. Покатились первые маленькие камушки… Я всех своих детей чувствую, если те рядом, каждой косточкой тела, каждой мышцей и нервом. А когда я увидел Злату, я не смог просто пройти мимо — девочка, как две капли воды, походила на мою жену. Те же золотые волосы, та же звенящая хрупкость, и потому я ее выбрал. Приблизил, развил, пробудил по-настоящему подлинную силу крови некромантов. Она — очень талантлива. Истинная. Я уверовал в то, что можно возродить этот гнилой мир. Ведь был и еще один маленький признак того, что грядет иная эпоха…
Парис с насмешкой глянул на Яна:
— Думаешь, ты, уродец, родился у своей матери не дочерью, а седьмым сыном просто так? Ты — наследник крови вашей Великой Праматери. Я ведь о полузверях знал еще века назад — жена барона была той самой. Вашей первой сукой. Мы с ней родились в один день, в один год, на одной стороне света, и поняли свою природу как нужно — она воплощение материи и жизни, я — воплощение ментальности и смерти. А когда я здесь, в этом времени нашел Хельгу Один, то это она навела меня на мысль о том, что нам, первым, нужно было не влюбляться в обычных смертных, а быть друг с другом. Но так сложилась судьба, так выбрало сердце. И с Праматерью мы были соратниками, а не мужем и женой. Так почему не попробовать теперь исправить ошибку и не попытаться скрестить две аномальные крови? М? Вот она моя история. Жрите так, как подано, и не спрашивайте подробностей. Я все равно не выдам больше, чем выдал… Я вам не друг в том понимании, как вам хочется. Но и не враг тоже. Я по-прежнему готов содействовать во всем, обеспечивая ресурс, пока у меня самого есть деньги. Принимаете такого, каков я есть? Это не риторический вопрос, можете говорить.
— А тебе нужно наше принятие, после всего, что ты о нас же сказал? — Нольд подал свой голос.
— Сказал. Но скажу еще: — Парис, опять начал по очереди, и опять с меня. Дальше к Нольду, Яну и Троице. Только что пальцем не тыкал: — Ты, моя дочь, вольная и набирающая силу. Ты, защитник, следующий настоящим законам семьи и стаи. Ты, истинный полузверь, контролирующий дикость своей натуры как должно. Ты, искупающий свои ошибки достойным делом…
А на Вилли зло дернул губой:
— И ты, неженка с железными яйцами, раз посмел двинуть мне в морду, даже зная кто я такой. Мы все не нуждаемся в чужих оценках, чтобы быть собой. Это — правда. Я согласен быть пятым уродом в вашей жалкой команде, что, конечно, ниже моего достоинства, но как-нибудь стерплю. Вы — стерпите?
— Стерпим.
— Тогда больше не о чем говорить.
У меня еще были вопросы, и у остальных тоже, уверена. Но Парис ушел под общее молчание, — все, что еще хотели выяснить, как-то не вспомнилось. Едва дверь закрылась, Троица уставился на Нольда и Яна круглыми, а не треугольными глазами, а Вилли подскочил на стуле:
— Я сейчас крышей поеду от всего! Вы кто? Что еще за звери?!
— Оборотни.
Ян так легко бросил это слово, что оба удивленных подались вперед, вглядываясь внимательней — шутит он или нет. И Ян подтвердил:
— Не шучу. Я, как утверждают, спящий полузверь, а вот Ноль на сто процентов действующий. На свете не только некроманты существуют.
— А к… как… это?
Троица онемел, а Вилли стал заикаться. Ян бросил взгляд на молчаливого Нольда, и тот вздохнул, перехватив роль объясняющего. Секрета нет больше. Попытавшись угадать суть вопроса, уточнил:
— Хотите