остаться и побыть с дочерью подольше. Ян, которому Нольд позвонил и сжато выдал новости, бросил все и добирался до «Науки» отдельно.
Такое не пропустить…
* * *
Кто он на самом деле? Тот самый, живущий уже несколько столетий подряд? Бессмертный? Тогда почему ему не тридцать лет, как думает секта? Кости черепа — останки другого исконного некроманта, о которых только сказка и осталась?
— Мне плевать, что так не бывает, Троица. — Нольд ответил на пространные вопросы последнего. — Я поверю во что угодно, если тому есть доказательства. Морс, не Морс. О целях Париса я хочу знать больше, чем о его сущности. Кости здесь?
Троица кивнул и хлопнул себя по нагрудному карману. Едва приехали, я хотела улучить минуту и увести Нольда на разговор без свидетелей, но как-то не вышло. Хотела рассказать заранее о том, что Хельга тоже причастна, но не получилось эту минуту выкроить.
Парис объявился вовремя — точно в полдень, и зашел в комнату без стука.
— Ну, привет. — Бросил Ян. — Дождались второго пришествия. Снизошел.
Сказал, а я поняла, что «снизошел» не далеко от правды: Парис прямо с порога оглядел нас всех с нескрываемым высокомерием и даже презрением. Он не изменился внешне, но с лица слетела маска притворного равнодушия к людям команды, темно-карие, будто даже с каплей красного, глаза отразили надменность и холодность.
Мне понравилось, что не проняло никого. Северяне само собой, но даже Вилли, самый простой человек из нас, стоял уверенно и смотрела на некроманта спокойно. Не бог в комнате, не инферно, а если и Морс — то не для всех и Великий.
Нольд спросил:
— Объяснишь в чем дело? Почему раньше не говорил — кто ты?
Парис процедил:
— А кому говорить? Вы сами кто? — Обвел нас по очереди взглядом, тыкая пальцем, и начав с меня: — Девка, едва дотянувшая до чести называться некроманткой, жалкая и бесхребетная моя тень.
Указал на Нольда:
— Недоживотное и недочеловек, слабак и в том и в другом, возомнивший себя вожаком.
Потом на Яна и Троицу:
— Трус, боящийся истинной своей природы… Вшивый интеллигент, искупающий грехи и придумавший себе образ доброго дяди.
А как только обернулся к Вилли, не сдержал и гримасы:
— И самый отвратительный представитель человеческого рода — мужеложец и тряпка, задирающий хвост перед…
И Нольд, и Ян успели яростно дернуться, не стерпев последнего оскорбления — самого младшего и уязвимого своего друга. Вилли был к обидчику близко и… он со всей силы двинул тому в лицо! Удар вышел смачный, с хрустом — Парис всем телом качнулся на шаг назад, запрокинув голову.
— Это… что еще…
Все уставились на Париса. Тот в ответную драку не кинулся, выпрямился и предстал перед нами без четверти лица. Скула, висок, часть глазницы — отсутствовали, а края раны бескровно рассыпались прахом — иллюзию сбил удар.
— Костей недостает, регенерат залечить не может поэтому. — Он заметил спокойно, будто до этого минуту назад не смешивал нас с грязью, поливая презрением. — Верните то, что мое по праву.
Троица помедлил, но потом достал из внутреннего кармана пластиковую коробочку. Парис выудил два осколка, приложил их куда следует. Для целого не хватило, и прах, той же природы, что создавал иллюзию тел зомби, вернул «маску». Живую часть от поддельной — не отличить!
— Сядьте, и захлопните уже свои рты, если хотите, чтобы я удостоил объяснениями. — Парис тоже выдвинул стул, сел за пустой стол. — И не перебивайте глупыми вопросами, зачем вписался в вашу авантюру, зачем помогаю некромантам, людям и полузверям, если всех одинаково презираю.
Помолчал, убеждаясь в тишине и внимании. Лениво прикрыл глаза.
— Рассказ песочника слушал. Там все правда, кроме того, что я якобы в клинике, и я — бессмертен. Я просто тот, кто родился первым на этой земле четыреста лет назад. И я — настоящий, а не деградант, какие сейчас только называются некромантами. Жалкие отпрыски. У меня была жена и четверо детей, два сына и две дочери. Был друг — один поместный барон, который записывал все наблюдения за мной и моими способностями, потому что считал нужным делать это во имя истории. Но все эти темные разумом простолюдины, культисты, религиозники… — Парис поморщился, и нервно дернул веками, будто у него пробился синхронный тик. — Гонение на демона устроили и пришлось скрываться вместе с семьей. В одной из ловушек, пришлось допустить свою поимку, только бы они успели скрыться. Или — или, но родные дороже жизни. К тому же, я планировал спастись. У нас с моим другом был уговор, что при таком раскладе и угрозе казнью, он исхитрится передать мне в застенок экстракт бессмертника. Я умру раньше костра, а он заменит труп на труп, если религиозники задумают поглумиться даже над мертвым — сжечь, разрубить… Все пошло по плану, кроме одного — бутыльком барон ошибся. И я влил в рану пассифлору.
В комнате все будто и дышать перестали, такая была тишина. Слова Париса — уже нечто фантастическое, потому что это Морс рассказывал о своей жизни и реалиях вековых давностей, как будто о том, что случилось недавно. До этого момента я как бы все понимала головой, а теперь кожей почувствовала — кто на самом деле передо мной сидит! Едкий Парис в своей квартире с Хельгой Один все равно оставался заносчивым и хамским богачом. И с разоблачением истинной личности, впечатление поменяться не успело. А теперь — да. И не я одна притихла в этом понимании.
— Пассифлора — это тоже смерть, но не на три дня… я и сам не мог исследовать свойства, только догадывался. В результате, друг, вытащив меня из покойницкой, не добудился — ни в положенный срок, ни через неделю, ни через месяц. Похоронить не решился, соорудил тайный склеп под землей и до самой своей смерти ждал — когда же оживу. И в итоге я был похоронен в этом склепе вместе с записями, с личными вещами, и прощальным посланием барона, который понял к итогу — что его смертной жизни просто не хватает для ожидания. Тайна могилы ушла вместе с его смертью, а мои дети выросли без меня. И родили своих детей. Четыре ветви… и я, и они, и, уверен, что мои внуки и правнуки еще долго могли сохранять подлинную суть некромантского рода. Регенерат не был таким медленным, женщины могли зачинать и рождать, духовных призраков умели возрождать, неизлечимо больных перевоскрешать через сферу