Бледно-желтые глаза смотрели неотрывно. В машине было проще: Макс следил за дорогой, и мы почти не пересекались взглядами.
— Или ты передумала, и мы начнем беседу с самого древнего языка?
О, какая высокопарность. Это предложение нравится истинности, не мне. Я — против.
Тело "за", но не я.
Рассеивающийся по большому пространству запах не давил так сильно, как прежде. Хорошо помню, как сходила с ума в бассейне. Там было полно народу, но я чувствовала только Малина. Так, будто он стоял у меня под носом, хотя был далеко.
— Трахаться мы не будем, — заверила хмуро.
Малин продолжил смотреть пристально, крутя в руках бутылку. Кивнул куда-то в сторону.
Оглянулась, осматривая помещение.
Совмещенная кухня перетекала в гигантскую гостиную. Лаконичное сочетание холодных оттенков с теплыми, минимализм во всем. Ощущение, что здесь никто не живет.
Взгляд запнулся о створку широкой стеклянной двери.
Выход на крышу?
— Предлагаешь мне спрыгнуть вниз? Это твой план: подстроить мое самоубийство?
Макс не изменился в лице.
— У тебя пессимистичный взгляд только на меня или на всю жизнь в целом?
Сцепила руки под грудью, переступила с ноги на ногу, будто это движение снимет истому.
Конечно нет, даже легче не стало.
— Пока ты отравляешь мою жизнь, это взаимосвязано, — произнесла ровно и уверенно.
— Мы с тобой в одинаковой ситуации, — горлышко прозрачной бутылки указало на меня. — Ты забыла, я напомню.
За спокойствием скрывалось напряжение.
— Нас без нашего согласия сковали друг с другом и оставили разбираться с этим самостоятельно. Я уже говорил, но повторю: я не в восторге. Я не думал об истинности всерьез, не ждал ее, не мечтал о ней. У меня и без того насыщенная жизнь, чтобы зацикливаться на чем-то, что меня не касается. Хочу ли я избавиться от истинности ценой своего здоровья? Нет. И ты не хочешь собой рисковать, только из-за упрямства признать не можешь.
Дно бутылки встретилось со столом. Стук разнесся по помещению.
— Я тебя связывать по рукам и ногам не стану, это я тоже говорил. Решишь уехать — твое право, вперед. Выигрывай, отчисляйся, строй свою жизнь в регионе, никто не против. Но скажи, что сейчас, пока ты все равно здесь и не можешь свалить в закат, как мечтаешь, мешает нам общаться?
Сложно признавать чью-то правоту, кроме своей. Даже язык не поворачивается.
Открыла рот и закрыла, неотрывно смотря на Малина. Ладно красотой его не обделили, но зачем ему ума щедро отсыпали? Чтобы другим было кому завидовать и кого ненавидеть? И чтобы дать мне лишний повод пострадать, очевидно.
— Ничего, — все-таки произнесла вслух.
Макс вновь кивнул на стеклянную дверь.
Почему он упорно подталкивает меня к крыше? Я не особенно хорошо отношусь к высоте, к тому же там наверняка сильный ветер и холод.
— Здесь остаться нельзя?
На приличном расстоянии и запах не особенно отравляет, меня устраивает.
— Тебе там должно понравиться, — хмыкнул Макс и решил выйти первым.
"Мне понравится на крыше", — фраза, несовместимая со мной.
Утонула в шлейфе самого вкусного запаха прежде чем оказалась на ветру. Крепко обняла себя руками, ежась на холоде.
— Я поняла. Ты решил меня заморозить.
— Это был мой тайный план. Как ты догадалась?
Фыркнула в спину Малина. Куда он… а… хм…
Огромная стеклянная коробка находилась посреди крыши. Не коробка, конечно… целая комната. Со всех сторон прозрачная. Внутри по периметру на полу небольшие фонарики с теплым тусклым-тусклым светом. Диванчик, подвесное кресло на металлическом каркасе, мягкое кресло-лепешка, низкий столик. При ближайшем рассмотрении увидела свернутые пледы, подушки, маленькую стойку с несколькими книгами.
Неплохая зона отдыха.
Вошла в распахнутую передо мной дверь. Здесь не жарко, но хотя бы ветра нет.
— Чай будешь?
Обернулась на хриплый голос. По глазам видно: Макс хочет далеко не чай.
Прикусила губу, отвлекаясь от стягивающегося узла внизу живота.
— Сок, газировку?
— Чай, — кивнула и вновь закусила губу изнутри.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Малин закрыл дверь и ушел.
Вдохнула свободно, сбрасывая напряжение. Раньше, стоило запаху истинного раствориться, возбуждение тут же исчезало вместе со всеми сопутствующими ощущениями.
Что-то поломалось. Запаха нет, а желание осталось. Мягко осело, растеклось, но не пропало.
Развернула плед, набросила на плечи. Пока рассматривала необычное строение даже не обратила внимания на вид, открывающийся отсюда.
Тысячи огней расползлись по горизонту на фоне темного звездного неба. Местами скопление точек плотное, местами меньше, где-то ярче, глуше. Каждый элемент картины на своем месте.
Понятно, для чего здесь эта постройка. Такой вид захочется наблюдать в любое время года.
Забралась в подвесное кресло, устроилась среди мягких подушек, поплотнее запахнулась… Сняла кеды и спрятала ноги под плед. Удобно. Красиво. Хорошее получится воспоминание.
Макс вернулся с двумя кружками.
— Не умею правильно заваривать чай, так что придется пить с пакетиком, — он с усмешкой протянул мне одну, и вернулся закрыть дверь.
Аромат ягод не перебил запах истинности. Это ничему, кроме крема, не под силу.
Хорошо, что я сижу подальше от дивана. Одно дело быть рядом, когда Макс за рулем, и другое — на диване бок о бок.
Обняла горячие стенки кружки ладонями. Не рискнула сделать глоток, чтобы не обжечься.
Пауза затянулась. Предполагается теперь мой черед что-то говорить?
— Здесь красиво.
Коротко и по факту. Возможно сухо, но как смогла. Не до выбора интонации, когда все внимание против воли концентрируется в одном месте.
— Взял квартиру только из-за этой крыши.
Проклятье! Почему голос Макса настолько сексуально хрипит? Где этому обучают? Кто? Их надо сжечь.
Протянула в ответ нечленораздельный звук. Огни расплывались, смазывались, словно я безостановочно крутилась на месте.
Надо отвлечься, как обычно.
— Ты обещал рассказать, — кашлянула в попытке вернуть голосу равновесие. — Про Кристмала.
Сквозь толстую сетку плетеного кресла фигура Малина делилась на сотни мелких кусочков. Только вытянутые ноги доступны обзору без помех.
— Сначала договоримся.
Два слова невероятно напрягли, не считая общего сексуального напряжения.
— О чем?
— Ты не будешь орать, бить, крушить.
Такие слова перед хорошими новостями не звучат. Я никогда не проявляла эмоции подобным образом. Кричать могу, а остальное — нет.
— Я не стану тебя убивать, все равно не смогу. Ты в несколько раз сильнее меня, труп прятать некуда, из района мне самой не выбраться.
На время речи даже удалось отстраниться от бушующей в животе истомы. Я почти привыкла к ней… м-м… нет. Невозможно привыкнуть, можно только смириться.
— Кристмал написал через три дня после нашего визита, и уже раза четыре поинтересовался, когда мы приедем.
Сдавила кружку, смотря на рассыпавшиеся огни ночного города. Руки окаменели, зубы до боли вдавливались друг в друга.
Я знала.
Я подозревала.
Я так и думала. И не хотела в это верить.
— Я догадывалась, — озвучила вслух на удивление спокойно.
Внутри стальной комок, но на крик не сорвалась. Это успех.
Возбуждение приглушилось, отойдя на второй план, хотя активизирующий его запах не пропал.
Макс подался вперед, чтобы заглянуть мне в лицо. Озадаченный взгляд мог быть забавным в другой ситуации.
— Твое спокойствие напрягает больше криков.
О, я бы высказала все, что думаю, так, как умею лучше всего, но почему-то не хочется.
Моральная усталость? Опустошенность? Понятия не имею, что это.
Отвернулась от бледно-желтых глаз.
Проклятье, истинность все равно берет свое растекающимся запахом, молекулами проникшим в кровь. Они безжалостно отравляют организм. Мутировавший вирус: для других не опасен, а для меня — неизлечим. Почти.