– Вот новости – рыдаем из-за Марата! Давно не было!
– Я не из-за него, я из-за Дашки! Она так к нему привязалась!
– Погоди, мне надо выпить кофе! – Алевтина решительно направилась на кухню, я поплелась за ней. – Сейчас сделаю себе кофе, и ты мне все расскажешь.
Мы просидели до восьми утра, когда вконец умученная Алевтина заявила:
– Не пойду сегодня на работу, обойдутся! Я тут, у тебя, посплю. Дома все равно спать не дадут. Прошу только, разбуди меня в десять, я позвоню Смирнову, скажу, чтобы не ждал. Он, конечно, огорчится, но ничего, переживет.
И, едва положив Голову на подушку, Алевтина уснула. Надо бы и мне поспать, да где там! Я ведь обещала позвонить Дашке. Но сначала я дождусь девяти и позвоню Марату. Этот номер телефона я помню двадцать один год. А если он сам подойдет? Сказать ему, как я его презираю? Не стоит, он и сам себя сейчас презирает.
Ровно в девять я набрала номер. Сердце билось где-то в горле. Трубку снял, по-видимому, сын.
– Будьте добры, Марата Ильича.
– Его нет дома.
– Простите, а он здоров?
– Ну, три минуты назад, когда выходил из дому, был здоров. А кто это говорит?
Но я уже повесила трубку Итак, все ясно Теперь необходимо позвонить Даше. Чтобы ни одной лишней секунды иллюзий не было у моей девочки. В Тель-Авиве сейчас еще восемь утра, но я не могла больше ждать.
Дашка мигом сняла трубку. Родной заспанный голос.
– Алло, мамуля, это ты?
– Да, деточка!
– Мама, что у тебя с голосом?
– Ничего.
– Мама, он… он не встретил тебя?
– Нет, не встретил.
– Мамочка, но, может, с ним что-то случилось, может, он заболел?
– Я только что говорила с его сыном, он сказал, что отец ушел три минуты назад вполне здоровый.
– Мама!
– Все, Дашенька, побыла неделю отцовой дочерью, и будет. Придется впредь довольствоваться только мамой – Я говорила очень монотонно, чтобы не разрыдаться от жалости к себе и дочке.
– Мамочка, родная, прости меня, это я, я виновата, я так хотела, чтобы вы были вместе, а ты не верила, не верила, а я тебя убеждала, – уже в голос рыдала Даша.
– Нет, Данечка, твоей вины тут нет, мне самой так хотелось поверить ему…
– Мама, но почему, почему… Зачем были все эти планы, обещания, разговоры…
– Дашенька, деточка моя, давай дадим друг другу слово никогда больше не вспоминать о нем. Когда его не было в нашей жизни, нам ведь было совсем неплохо без него, разве нет?
– Да, конечно, ты права, прости, прости меня, мама, я и вправду не хочу больше слышать о нем, он ведь не только тебя, но и меня предал. Все. Забыто. А как же ты добралась?
– Вообрази, случайно встретила в Шереметьеве Ваську с Игорем, они кого-то провожали. Чем не повод для оптимизма?
– Мамуля, какая ты у меня молодчина! Ладно, хватит болтать, а то ты разоришься., без папочкиного наследства, – ехидно добавила она. И я успокоилась, все-таки она моя дочь.
Я вдруг ощутила зверский голод. И помчалась на кухню варить кофе и жарить яичницу. С этого я всегда начинала новую жизнь после очередной катастрофы.
Если можно утром встать, съесть яичницу с черным перцем, выпить кофе и получить от этого удовольствие – значит, жизнь продолжается. Я сидела за столом, а Жука лежал на столе, смотрел на меня любящими желтыми глазами и мурлыкал от радости. Вот он-то уж точно не предаст!
В кухню приплелась, заспанная Алевтина и мигом оценила ситуацию.
– Яичница с кофе? Новая жизнь? Вот и молодец.
Так и надо. Я смотрю, ты жива, так, может, я пойду на работу? А то Смирнов там без меня чахнет.
– Конечно, иди, я уж как-нибудь перебьюсь. Но с работы давай сразу ко мне. Я привезла подарки и всякие вкусности. Жду!
Вот так и потекла моя московская жизнь. О Марате я старалась не думать. К счастью, Лерки не было в Москве и можно было не бередить душу, рассказывая ей об Израиле.
Двадцать седьмого вечером я вспомнила, что сегодня должен был вернуться Котя. Но я уже не верила и Коте.
Я позвонила Юрику и сказала, что между нами все кончено. Он страшно удивился и решил, что у меня просто дурное настроение. Двадцать восьмого и двадцать девятого Котя не позвонил. Все, пора ставить крест на женской жизни! Мне уже под пятьдесят – Хватит, нагулялась.
Тридцатого в шесть утра раздался звонок в дверь.
Я испугалась.
– Кто там?
– Кузя! Открой!
– О Боже!
– Кузенька, открывай скорее!
– Сейчас, только халат накину!
Я сломя голову бросилась к Шкафу, выхватила оттуда чистый халат, успев сорвать с себя любимую ситцевую рубашку и сунуть ее на дно шкафа.
Котя стоял на пороге с чемоданом, дипломатом и громадным ананасом в руке.
– Котя, откуда?
– Прямо из аэропорта! Я очень падок на дешевые эффекты!
Он вошел, закрыл за собой дверь, а я стояла в совершенном ошалении, придерживая рукой расходящиеся полы халата.
– Кузя, что с тобой? Ты мне не рада?
– Ох, Котя! – вырвалось у меня. – Я рада, я так рада!
Я прижалась к нему и разревелась.
– Так, понятно, – сказал Котя и взял в ладони мое лицо. – Ну все, все, дурочка, перестань плакать, я уже все простил, я ведь заранее знал, что так будет, – что ты не устоишь, а он опять тебя надует! Сначала я очень горевал, но потом решил – все естественно, двадцать лет перетягивают неделю, но я старый, умный и разбираюсь в людях. Поверь, он не стоит даже одной твоей слезинки. А со мной тебе будет хорошо. Я правда люблю тебя, честное слово! Знаешь что, чем плакать, свари-ка ты мне кофе и сделай яичницу. Я люблю начинать с этого новую жизнь.
Я обалдело уставилась на него. Боже мой, да мы же созданы друг для друга, как я могла думать о ком-то еще? Марат? Да к черту Марата, зачем он мне, если есть Котя?
Часа в три дня я проснулась. Котя крепко спал рядом, а на подушке между нами клубочком свернулся Жука.
Он признал Котю с первого взгляда.
Скоро Котя проснется, надо будет его покормить, а у меня в холодильнике, кажется, совсем пусто. Я пошла на кухню, заглянула в холодильник. Две куриные ноги, банка шампиньонов, сметана. Не так уж плохо. Я занялась обедом.
Через час появился заспанный, но уже одетый Котя.
– Кузя, я ничего не понимаю, куда девались мои носки?
– Они в ванной, я их постирала.
Note1
Здесь – две порции (ивр.)
Note2
Автобусная станция (ивр.). В Тель-Авиве это целый город, с магазинами, лавчонками, киосками, кафе.