Брайан долго думал, прежде чем ответить.
– Полагаю, речь идет о том, что ты чувствуешь к нему и как далеко, по-твоему, он зайдет.
Сара рассеянно пригладила волосы.
– Вот именно. Я люблю его. Знаю, что ты почти с ним не разговаривал, но за последние два месяца он сделал меня по-настоящему счастливой. А теперь… все это ужасно меня пугает. Я не хочу стать причиной его увольнения, но в то же время действительно тревожусь из-за того, что он может сделать.
Несколько минут Брайан стоял неподвижно, очевидно, обдумывая ответ.
– Ты не можешь допустить, чтобы невиновный попал в тюрьму, – решил он наконец.
– Я не этого опасаюсь.
– А чего? Что он отомстит парню?
– Если дело дойдет до такого? – Она вспомнила, как Майлз смотрел на нее, яростно сверкая глазами. – Мне кажется, он вполне на такое способен.
– Нельзя этого допускать.
– Значит, думаешь, мне следует позвонить?
Брайан мрачно кивнул:
– Вряд ли у тебя есть выбор.
Уйдя от Сары, Майлз в течение следующих нескольких часов пытался разыскать Симса. Но ему тоже не повезло.
Тогда он было решил снова навестить Тимсонов, но передумал. Не потому, что времени не оставалось. Просто вспомнил, что произошло утром в кабинете Чарли.
У него больше не было пистолета.
Зато дома был другой.
Днем в кабинете Чарли раздались два телефонных звонка. Один – от матери Симса, спросившей, почему все вдруг так внезапно заинтересовались ее сыном. Когда Чарли осведомился, что она имеет в виду, женщина ответила:
– Сегодня днем приходил Майлз Райан. И задавал те же вопросы, что и вы.
Чарли нахмурился. Значит, Майлз проигнорировал все, о чем они говорили?
Но окончательно его рассердил звонок от Сары Эндрюс.
Распрощавшись с ней, Чарли повернул кресло к окну и долго смотрел на парковку.
Карандаш с треском сломался в его руках.
Тогда он повернулся к двери, швырнул обломки в корзину и оглушительно заревел:
– Мадж!
Та мгновенно появилась в дверях.
– Позови Харриса. Немедленно.
Мадж не нужно было просить дважды. Через минуту Харрис уже стоял перед письменным столом.
– Немедленно поезжай к Тимсонам. На глаза не лезь, но последи за всеми, кто приходит и уходит. Если что-то покажется необычным… я имею в виду все, что угодно, немедленно сообщи. Не желаю никаких неприятностей сегодня ночью. Ты меня понял?
Харрис судорожно закивал.
После его ухода Чарли позвонил Бренде. Он почему-то точно знал, что и сегодня придет домой поздно.
И еще его мучило чувство, что вся эта история вот-вот готова выйти из-под контроля.
Глава 28
Через год мои ночные визиты в их дом прекратились так же внезапно, как начались. Как и поездки в школу с целью повидать Джону. Я перестал бывать на месте происшествия. Единственное место, которое я навещал регулярно, была могила Мисси. Это стало частью моего еженедельного расписания и пунктом, мысленно поставленным мной на четверг. Я никогда не пропускал ни единой недели. Дождь, снег или солнце – я отправлялся на кладбище и протаптывал дорожку к ее могиле. И никогда не обращал внимания, следит ли кто-то за мной. Я всегда приносил цветы.
А вот внезапное желание покончить с остальными визитами стало для меня сюрпризом. Хотя можно подумать, что время уменьшило силу моей одержимости, чего не было и быть не могло, но страсть следить за Райанами, владевшая мной целый год, неожиданно сменилась чем-то совершенно противоположным, и я понял, что должен оставить их в покое и больше не шпионить.
Я никогда не забуду день, когда это случилось.
Первая годовщина смерти Мисси.
К тому времени я так научился красться в темноте сквозь кусты, что оставался почти невидимым. Знал каждый поворот и изгиб, и время, уходившее на то, чтобы добраться до их дома, сократилось вдвое. Я становился профессиональным вуайеристом, тем более что не только глазел в их окна, но и приносил с собой бинокль. Дело в том, что иногда во дворах или на дороге были люди и я не мог подобраться поближе к их окнам. Иногда Майлз задергивал шторы на окнах гостиной, но поскольку зуд не утихомиришь очередным неудачным посещением, приходилось что-то предпринимать. Проблема решилась с помощью бинокля. Чуть сбоку от дома, ближе к реке, рос древний гигантский дуб. Толстые ветви раскинулись почти параллельно земле и нависали очень низко. Именно там я иногда разбивал лагерь. И обнаружил, что, если залезть достаточно высоко, можно беспрепятственно заглянуть в окна кухни. Я сидел на ветке часами, пока Джона не ложился спать, а потом следил за сидевшим на кухне Майлзом.
За этот год он, подобно мне, сильно изменился.
Хотя он по-прежнему изучал дело о гибели жены, все же теперь не так регулярно, как раньше. По мере того как шло время, его стремление найти меня постепенно притуплялось. Не потому, что ему стало безразлично. В силу обстоятельств.
К тому времени я узнал, что расследование зашло в тупик. Майлз, как подозреваю, тоже это понял. В годовщину гибели Мисси, отправив Джону в постель, он снова сел за документы. Но не размышлял над каждым, как прежде. Небрежно пролистывал, на этот раз без ручки и карандаша, и совсем не делал пометок, словно переворачивал страницы фотоальбома, воскрешая воспоминания.
Наконец он отодвинул папку и скрылся в гостиной.
Сообразив, что он не вернется, я слез с дерева и подобрался к крыльцу.
И хотя шторы были задернуты, окошко оставалось открытым, чтобы впустить вечерний ветерок. Со своего наблюдательного пункта я мог разглядеть только части комнаты. И увидел сидевшего на диване Майлза. Рядом стояла картонная коробка. Судя по тому, что его глаза были устремлены в угол, он смотрел телевизор.
Прижавшись ухом к оконной щели, я прислушался. Но в комнате царила тишина. Наконец раздались какие-то непонятные звуки, искаженные голоса. Когда я снова взглянул на Майлза, пытаясь определить, что именно он смотрит, достаточно было увидеть его лицо, чтобы все понять. По изгибу губ. По выражению глаз. По тому, как он сидел.
Он смотрел домашнее видео.
И тут я узнал голос! Закрыл глаза и узнал, кто говорит на записи. Сначала Майлз: голос то повышался, то стихал. Потом пронзительный визг ребенка. И на заднем фоне – еще один голос: слабый, но отчетливый. Ее голос.
Мисси.
Это оказалось пугающим и чуждым, и в первое мгновение у меня перехватило дыхание. В течение года слежки за Майлзом и Джоной я постепенно стал привыкать к мысли, что успел их узнать, но услышанные голоса все изменили. Я не знал Майлза. Не знал Джону. Одно дело – наблюдение и изучение, и совсем другое – знание, которого, как оказалось, у меня не было. И никогда не будет.