своих сил и возможности.
Благодаря образованию в Киеве Центральной Украинской рады, представлявшей собой исполнительный центр украинских политических партий и проявляющей с каждым днем свою все более и более, в противовес Временному правительству, сепаратистскую физиономию, захолустный Новогеоргиевск откликнулся и на это.
Запасной полк стал украинизироваться, то есть стал принимать украинский национальный оттенок, выделяя все инородческие, то есть русские, элементы всех тех, кто не хотел именовать себя украинцами. При полку стал формироваться Польский эскадрон из бывших в нем поляков, и мои крымцы также совершенно обособились.
Офицерское собрание полка потеряло прежний вид и даже, по-моему, утратило право на такое наименование. Вместо вестовых прислуживали какие-то босоногие девки и особы женского пола, мало даже похожие на горничных, что придавало собранию весьма странный вид, напоминавший дешевую кухмистерскую. Оставшееся офицерство в «шлку» предавалось с горя карточной игре и очень неумеренному потреблению спиртных напитков. Само собой понятно, что о каких-либо занятиях и речи не могло быть.
Исполняя задание Маркова-второго, мы установили связь с Одессой, где главой Монархического союза был Н.Н. Родзевич, мой старый знакомый. Из Одессы получались очень утешительные сведения, что организация боевых монархических сил идет весьма успешно и что весь Юг покрывается монархическими ячейками.
Я занялся организацией таковой в Кременчуге, но по понятным причинам не могу теперь рассказать в подробностях о моей работе. Скажу только, что уже и тогда можно было создать довольно многочисленное ядро наших единомышленников, и оно было создано. Поддерживалась связь как с Одессой, так и с другими местами, где были подобные тайные организации. Наша работа сводилась к точному учету верных и надежных людей и к созданию боевых групп, независимо от их численности, принимая в расчет только имевшееся в наличии оружие для их вооружения. Кроме того, на нашу кременчугскую группу было возложено распространение агитационной литературы, получаемой нами, к сожалению, в весьма скромных размерах. Наши прокламации имели большой успех у населения.
Светлым праздником был для нас один из дней начала ноября, когда Ю.А. Ден получила коротенькое письмо из Тобольска от государыни, которая узнала ее адрес от Анны Вырубовой, сообщившей его из Петербурга. Из письма можно было заключить, что все в Тобольске благополучно и что все здоровы. Я был до глубины души тронут заключавшимся в этом письме высочайшим приветом мне.
В конце ноября до нас дошли смутные слухи о происшедших в Петербурге кровавых беспорядках, вызванных большевиками, а из полученных нами киевских газет мы узнали, что это были не беспорядки, а государственный переворот. Временное правительство перестало существовать, Керенский в платье сестры милосердия постыдно бежал, юнкера, защищавшие Зимний дворец, в котором скрывалось Временное правительство, были сняты «красой и гордостью», недавними союзниками Керенского, матросами с «Авроры», обстрелявшей дворец артиллерийским огнем, сотни людей были зверски расстреляны в Петропавловской крепости и просто на улицах. Власть перешла в руки образовавшегося Совета народных комиссаров, составленного из старых знакомых по дому Кшесинской – Ленина-Ульянова, Троцкого-Бронштейна и других псевдонимов, объявивших себя российским рабоче-крестьянским правительством.
Генерал Духонин, принявший на себя звание Верховного главнокомандующего, был убит кронштадтскими палачами, нагрянувшими в Могилев, и по назначению Совнаркома (так сокращенно стало именовать себя новое правительство) его место занял никому неведомый прапорщик Крыленко. 8 ноября Совнарком предложил союзникам начать с немцами переговоры о заключении демократического мира «без аннексий и контрибуций» на основе самоопределения народов. Результатом этого предложения явилось полное презрение со стороны союзников и великая радость немцев по поводу окончательного развала России, выходившей из войны, и самоопределения Украины, так как Рада в Киеве объявила себя самостоятельным украинским правительством, независимым от России. 19 ноября русская и немецкая делегации встретились на фронте и начались переговоры о мире, иначе говоря, Совнарком решил заключить с немцами сепаратный мир.
Все эти известия не поразили нас, так как всего этого можно было ожидать, наши взоры были обращены в Тобольск. Как отразятся эти события на нем? Наши мысли были обращены к Петербургу, и перед нами вставал вопрос: что делает Марков-второй, как далеко подвинулась работа, направленная к спасению их величеств? Ответа на этот вопрос у нас не было. Надо было что-либо предпринять.
В связи с событиями на фронте и в Петербурге положение наше на месте тоже ухудшилось. В Белецковку стали прибывать солдаты с фронта, возвращавшиеся домой вооруженными, зачастую с награбленным добром. Они поучали своих односельчан, что землю у помещиков нужно отбирать, так как она принадлежит трудовому народу, скот разбирать для своих надобностей, а в господских домах устраивать школы и т. д. Белецковка шумела и волновалась. Декреты Совнаркома, приказы Рады и универсалы[47], друг другу противоречившие, окончательно сбили народ с толку. Результатом бесконечных митингов, происходивших в деревнях, было постановление: в имение назначить комиссара для наблюдения за инвентарем, дом, где мы жили, обратить в школу, прекрасный племенной скот продать с аукциона крестьянам, а деньги, вырученные при продаже, обратить на культурно просветительные цели. Комиссаром был назначен ехидный малоземельный мужичонка, взявшийся сократить наше питание, считая наших кур и свиней народным достоянием. В одну половину занимаемого нами дома была переведена сельская школа (другую половину энергичная Е.Л. Велецкая сумела отстоять), в один мало прекрасный для нас день скот был разделен между белецковскими крестьянами, а в усадьбе оставлены для пользования лишь две коровы. По поводу всего этого сельский Совет приходил к Е.Л. Велецкой с извинениями, пытаясь объяснить ей, что все, содеянное ими, было сделано лишь потому, что такой новый закон вышел.
Отсутствие каких-либо сведений из Петербурга заставило Ю.А. Ден решиться на отчаянный шаг и предпринять поездку в Петербург, несмотря на начавшуюся демобилизацию армии. В сущности, никакой демобилизации не было. Это было стихийное движение миллионных масс в серых шинелях, переполнявших поезда, терроризирующих железнодорожный персонал и сплоченных лишь одним желанием как можно скорее вернуться в родные места.
В начале декабря Ю.А. Ден уехала и к Рождеству вернулась. Дни ее отсутствия прошли в Белецковке в томительном беспокойстве за нее. Она привезла с собой успокоительные новости. Происшедший переворот на нашей организации не отразился, Марков-второй работает не покладая рук. В данный момент идет сбор материальных средств для отправки офицеров группами и одиночным порядком как в Тобольск, так и в его окрестности; у него имеется уже более 150 человек, но пока отправлен один только Седов, от которого, правда, с места известий еще не поступало, и Марков очень беспокоится за него.
Ю.А. Ден видела в Петербурге А.А. Вырубову, которой в первую половину октября удалось освободиться из Свеаборгской крепости, где она находилась в заключении после кошмарного пребывания под арестом на яхте «Полярная Звезда».