необходимых документов, так как мое удостоверение теряет в Петербурге свою силу и должно быть заменено другим.
Марков-второй очень сочувственно отнесся к этому моему желанию, так как от Седова все еще не было никаких известий, а кроме него, никто не был еще отправлен из Петербурга, но прибавил, что, к сожалению, в данный момент у организации нет свободных средств для отправки кого-либо в Тобольск, что же касается документов, то их имеется в изобилии и за этим остановки не будет.
Отсутствие средств, по словам Маркова, было чисто случайным, так как небольшие суммы в организацию хоть и притекают, но они не достаточны для широкого ведения дела; в данную минуту его главнейшей работой и является усиленный сбор необходимых капиталов. Что же касается верных людей для исполнения задачи освобождения царской семьи, то их более чем достаточно, они все организованы и только ждут отправки.
Скажу откровенно, что такое заявление Маркова о положении организации поразило меня, но я стремился пересилить свое сомнение и до самого отъезда из Петербурга не терял веры в силу деятельности Маркова-второго, привитую мне госпожой Ден.
К тому же слышанные мною разговоры на конспиративной квартире и переговоры с различными лицами, при которых обсуждались вопросы не только политические, но и чисто государственного характера, равно как и планы восстания и мероприятий на случай переворота, достаточно убедительно доказывали мне, что организация существует, что она живет и что отсутствие денег является лишь временным явлением, так как трудно было себе представить, чтобы все эти широкие замыслы проводились в жизнь и были мыслимы в организации, имеющей гривенник в кармане.
Из всего слышанного я понял также, что установлена связь с немцами через их представителей, появившихся в Петербурге под видом членов различных комиссий.
Недели за две до своего отъезда в Тобольск я от знакомых узнал, что, кроме нашей организации, интересуется судьбой их величеств еще и сенатор Туган-Барановский, брат профессора, который якобы имеет связь с Тобольском, где находятся посланные им туда еще в 1917 году верные люди, сумевшие конспиративно там устроиться, и что он предполагает отправить туда еще несколько человек, по-видимому располагая кое-какими средствами. Действует ли он по поручению какой-либо организации или на свой страх и риск, мне мои знакомые сказать не могли, но факт отправки людей в Сибирь был им доподлинно известен, и они рекомендовали мне обратиться к нему для получения информации.
Не желая предпринимать чего-либо самостоятельно, я передал Маркову-второму все слышанное мной и получил следующий ответ:
– Совершенно правильно, мне известно, что этот господин, брат красного профессора, почему-то интересуется Тобольском и посылает туда людей, но мы особого доверия к нему не питаем и предпочитаем действовать самостоятельно. Если хотите, обратитесь к Туган-Барановскому, но я вам этого рекомендовать не могу!
На это я ответил Маркову, что если он относится отрицательно к деятельности Туган-Барановского, то, вероятно, имеет на это какие-либо веские основания, поэтому и я к нему обращаться не буду, так как считаю, что чем меньше людей будут знать о нашей работе, тем лучше, в особенности если этим людям нельзя вполне доверять. Я еще раз заверил Маркова-второго, что раз я ему в свое время подчинился, то я теперь не считаю себя вправе по такому важному вопросу предпринимать какие-либо самостоятельные шаги.
Марков поблагодарил меня за такую мою верность ему и его организации. На этом наши разговоры и окончились, и я к сенатору Туган-Барановскому не обратился.
Принимаемый как родной и близкий, я часто бывал у А.А. Вырубовой в ее маленькой квартирке на шестом этаже в доме на Фурштатской улице. За неделю до моего приезда в Петербург она потеряла своего отца, скончавшегося 25 января. Это новое горе, свалившееся на нее после всего ею пережитого и перенесенного, окончательно убило ее. Я только мог преклониться перед ней, с таким христианским смирением и так безропотно несшей тяжкий крест, возложенный на нее Господом Богом, и в своем горе ни на минуту не забывавшей о тобольских узниках, помогавшей им последними деньгами и вещами и своими письмами ободряя их в их одиночестве.
Деятельной помощницей Вырубовой в деле облегчения участи царской семьи была ныне покойная жена генерала Сухомлинова, Екатерина Викторовна, проявившая к их величествам много трогательного внимания. Ее можно поставить в пример многим и многим нашим придворным дамам, хотя она не только не была таковой, но, напротив, до начала войны не была принята при дворе ни разу, а потом всего несколько раз, и никогда не пользовалась благоволением и милостями их величеств, скорее даже отрицательно относившихся к ней[50].
Но, несмотря на все это, она не забыла императорской семьи в тяжелые для них дни и, как я уже писал, помогала ей по мере сил и возможности. В половине февраля Марков-второй обратился ко мне с просьбой, чтобы я познакомил его и устроил ему свидание с Вырубовой, так как он хочет переговорить с ней как с человеком, наиболее близким к императорской семье и сохранившим с ней связь. Свидание их состоялось на одной нейтральной квартире.
Марков обратился к Анне Вырубовой с горячей речью, справедливо указав на твердокаменное равнодушие к судьбе их величеств со стороны бывших придворных кругов. Подчеркнув необходимость посылки офицеров в Тобольск, он указал, что для этого необходимы большие средства и что их должны дать те, кто были близки к их величествам.
А.А. Вырубова ответила ему, что она жертвует последним для императорской семьи, но что она никогда не была близка с большинством придворных лиц и поэтому не может иметь на них какого-либо влияния в этом отношении, да и физически не в состоянии много передвигаться[51], что необходимо для посещения тех или других лиц.
Марков особенно подчеркивал ей, что у него находится до ста офицеров в полной готовности, снабженных необходимыми документами и готовых в любую минуту к отъезду.
А.А. Вырубова обещала Маркову сделать все возможное, чтобы, кроме меня, отправить еще нескольких офицеров.
Но это не удовлетворило Маркова-второго, и он, должно быть для вящей убедительности пройдясь по теме об измене придворных и аристократических кругов, что ни с какой стороны не касалось Вырубовой и в чем ее нельзя было упрекнуть, пригрозил, что если эти круги не придут на помощь, то он в состоянии поднять против них белый террор, наподобие имеющегося уже красного!
На этом беседа Маркова с Вырубовой и закончилась.
Как-то раз я встретил у Вырубовой новое лицо. Это был высокого роста молодой человек, блондин, с постриженными усиками, с серо-зелеными вдумчивыми,