Педжет пристально посмотрел на него:
— В самом деле, ты оказываешься в совершенно другом мире. Хорошо помню это чувство. Будто тебя поймали в ловушку. И ты обречен, как ни вертись.
Саймон судорожно дернулся. У него не было ни малейшего желания обсуждать безвыходное положение, в котором он оказался. Но как прав был Педжет!
— Я счастлив быть сейчас со своими мальчиками.
— И это надолго?
Саймон поставил бокал.
— Думаю, у меня в запасе месяц, возможно, два.
Помрачнев, Доминик заметил:
— Когда я попал в эту ловушку, в мир Уорлока, у меня не было детей, не было Джулианны. В то время я был обручен с Надин, но считал ее погибшей. Просто не могу себе представить, как ты это делаешь, Саймон. Как, черт возьми, возвращаешься во Францию, в Париж, где — кто бы мог подумать! — теперь господствует террор? Как оставляешь свою семью?
Саймон хладнокровно ответил:
— У меня родственники в Лионе. Ты это знал? Мой дедушка по материнской линии был французом. Почти весь город казнили за сопротивление Республике, включая и всех моих родственников. Так что о возмездии, на которое способен комитет, я знаю абсолютно все.
Саймон старался казаться невозмутимым, но к горлу предательски подкатила тошнота.
Он, несомненно, попал в ловушку. Это был факт — ощущение, — что он жил одним днем.
— Смерть — повсюду, и никого не печалит это больше, чем меня, потому что я — такой же француз, как и англичанин, — сказал Доминик. — Но сейчас, когда Робеспьер пришел к власти, стало еще хуже, чем прошлым летом, гораздо хуже. Видит Бог, я не собираюсь указывать тебе, что делать. Но позволь мне сказать только то, что я никогда не был счастливее, чем сейчас, Саймон. Я всем сердцем люблю мою жену и мою дочь. Раньше меня мучили ужасные ночные кошмары. Это истинное чудо — проснуться утром с улыбкой на лице, с радостью предвкушая новый день!
— Я счастлив за тебя, — отозвался Саймон, внезапно ощутив острое желание испытать хотя бы подобие того, чем так наслаждался Педжет. Но он попался в ловушку между Ляфлером и Уорлоком, о чем Педжет не знал — о чем он мог никогда не узнать. — Одна из причин, по которой я буквально умолял Амелию стать моей экономкой, заключалась в том, что я понимал: в мое отсутствие она позаботится о детях, как родная мать.
Доминик кивнул:
— Таким образом, ты не собираешься выходить из этой проклятой игры.
— Уорлок никогда не отпустит меня, и ты знаешь это, — тихо промолвил Саймон.
— Вообще-то у него есть сердце. Оно может прятаться под очень толстой кожей, но оно есть, поверь мне, — заметил Доминик.
Саймон передернул плечами. Он поверил бы, что Уорлок способен к состраданию, только если бы увидел это своими собственными глазами. Но в любом случае Саймон мог выйти из игры, не рискуя безопасностью своих сыновей, только если был бы мертв.
— Мы должны победить в этой войне. Если французы будут разбиты, Республика падет, и революции придет конец.
— Ты слышал последние новости? Французы пересекли наши границы и взяли Менен и Кортрейк. Теперь мы, безусловно, вторгнемся во Фландрию.
Саймон изо всех сил попытался сохранить невозмутимое выражение лица, чтобы не выдать ненароком своего удивления. Он не слышал об этом. Ляфлер хотел получить информацию перед вторжением.
— Полагаю, мы уже можем выступить в поход. Ты слышал какие-нибудь подробности о предстоящем вторжении?
— До меня дошли кое-какие сплетни. Между командованием союзнических войск разгорелись споры из-за того, кто будет руководить наступательной операцией. Еще я слышал, что Кобург собрал примерно шестьдесят тысяч солдат. Сомневаюсь, что французы смогут собрать столько же, — поделился Доминик.
— Не будь так уверен. Все изменилось с тех пор, как в прошлом августе был принят закон о мобилизации, — без обиняков заявил Саймон. — До отъезда из Парижа я слышал, что к этой осени планируется довести численность личного состава армии до миллиона человек.
Доминик побледнел:
— Остается только надеяться, что они не смогут приблизиться к этой цифре, но я своими глазами видел, какими оголтелыми стали обычные люди. Теперь армия предлагает карьеру, о которой раньше можно было только мечтать. Рядовые быстро становятся сержантами. Сапожники превращаются в генералов. Мне страшно.
Доминик мрачно сжал его плечо.
— Подумай о выходе из этой игры сейчас, пока еще можешь. Ты нужен своим детям, Саймон.
Гренвилл чуть не засмеялся. Всем смыслом его существования были его сыновья. Но Саймон ни за что не признался бы в этом другу.
— Я выйду из игры, когда смогу, но сейчас еще не время. — Он посмотрел Педжету в глаза. — Мне нужно нечто, Доминик, — то, что могло бы спасти мою жизнь, если меня разоблачат после моего возвращения во Францию.
Саймон осознал, что покрылся испариной. Он сомневался как в том, что у Педжета были какие-то ценные сведения, так и в том, что друг передал бы ему подобную информацию, если бы он ею обладал. Но попытаться все-таки стоило.
— Возможно, у меня есть кое-что для тебя, — задумчиво произнес Доминик.
Чувствуя, как душу наполняет надежда, Саймон выжидающе смотрел на него.
— В военном министерстве есть «крот».
У Саймона перехватило дыхание.
— Уорлок знает. «Крот» работает в тесном контакте с Уиндхэмом. В сущности, Уорлок даже знает, кто он, это известно уже в течение некоторого времени. «Крота» пока не трогают и очень осторожно используют против французов.
Саймон был ошеломлен. В военном министерстве действовал французский шпион.
Саймону только что передали информацию, которая могла бы спасти его жизнь и жизни его сыновей. Если он когда-нибудь скажет Ляфлеру, что его человек раскрыт, Саймону будут полностью доверять. Но в этом случае хитроумная игра Уорлока будет окончена.
С трудом обретя дар речи, Саймон произнес:
— Не уверен, что мне стоит об этом спрашивать, но кто это?
— Так уж вышло, что мне это известно, потому что я помогал разоблачать его. Тем не менее я считаю, что чем меньше людей знает, кто он такой на самом деле, тем лучше.
— Ты прав, — признал Саймон, все еще не оправившись от потрясения. Но отныне у него была вся информация, которая требовалась, — на тот случай, если ему придется зайти так далеко, чтобы предать свою страну. — Уорлок играет в опасную игру.
— Да, так и есть, но никто не сравнится с ним в проницательности и умении ввести противника в заблуждение.
— Никто, — согласился Саймон. Но он чувствовал себя так, словно лгал, потому что в этот момент действительно по уши увяз в обмане и лжи.
— И с тех пор они жили долго и счастливо, — тихо сказала Амелия, сложив руки на коленях. Она только что рассказала мальчикам чересчур душещипательную, но со счастливым концом историю о темном рыцаре и его принцессе. В сказке было много цыган, воров, волшебников и даже летающих драконов.