— Господин профессор, — продолжал капитан, — не согласитесь ли вы оказать медицинскую помощь одному из моих матросов?
— На борту есть больной?
— Да.
— Я готов следовать за вами. — Идемте.
Признаюсь, сердце мое учащенно билось. Не знаю почему, но мне сразу пришло в голову, что между болезнью этого матроса и событиями вчерашней ночи есть какая-то связь, и эта тайна занимала меня больше, чем сам больной.
Капитан Немо повел меня на корму «Наутилуса» и открыл дверь маленькой каюты, расположенной рядом с матросским кубриком.
В каюте лежал человек лет сорока, с мужественным лицом настоящего англо-сакса.
Я склонился над ним. Это был не больной, а раненый. Его голова, повязанная окровавленными бинтами, лежала на подушках.
Я снял бинты. Раненый пристально глядел на меня широко раскрытыми глазами, но не мешал разбинтовывать себя и даже ни разу не застонал.
Рана была ужасная. Черепная коробка, пробитая каким-то тупым орудием, обнажала мозг. Видно было, что мозговые ткани серьезно задеты. Кровяные подтеки, видневшиеся на сероватой массе мозга, были похожи на винные пятна на скатерти. Итак, у раненого было одновременно и сотрясение мозга и местные кровоизлияния.
Несчастный тяжело дышал. Временами его лицо подергивалось судорогой. Передо мной был типичный случай воспаления мозга с параличей двигательных центров.
Пульс у раненого был перемежающийся. Конечности уже начинали холодеть. Я видел, что смерть приближается и что ее ничем нельзя отвратить.
Я снова перевязал рану и повернулся к капитану Немо.
— Как был ранен этот человек? — спросил я.
— Разве это существенно? — уклончиво сказал он. — «Наутилус» испытал толчок, от которого рычаг машины сломался и ударил этого человека. Но скажите, что вы думаете о его состоянии? Я замялся.
— Можете говорить, — сказал капитан Немо, — он не знает французского языка.
Я еще раз посмотрел на раненого и сказал:
— Этот человек проживет не больше двух часов.
— Ничто не может его спасти?
— Ничто.
Капитан Немо судорожно сжал кулаки. Слезы покатились из его глаз.
В продолжение нескольких минут я не спускал глаз с умирающего. Жизнь заметно оставляла его.
Холодный электрический свет еще больше подчеркивал его бледность.
Я глядел на его умное лицо, изборожденное преждевременными морщинами — неизбежным следствием нищеты и несчастной жизни.
Я хотел прочесть тайну этой жизни в последних словах, которые скажут холодеющие губы.
Но капитан Немо сказал мне:
— Я не задерживаю вас, господин профессор.
Пришлось уйти.
Я оставил капитана у постели умирающего и, потрясенный всем виденным, вернулся в свою каюту.
В течение всего дня меня угнетали тяжелые предчувствия. Ночью я плохо спал. Сквозь сон мне слышались отдаленный плач и как будто траурные мелодии.
На следующее утро, на заре, я поднялся на палубу. Капитан Немо опередил меня в этот день — он уже был там. Он подошел ко мне.
— Господин профессор, — сказал он, — хотите сегодня принять участие в подводной прогулке.
— И мои товарищи также могут участвовать в ней?
— Если они пожелают.
— С благодарностью принимаю ваше предложение.
— В таком случае наденьте скафандр.
Об умирающем или мертвом — ни слова. Я зашел к Неду Ленду и Конселю и передал им приглашение капитана Немо.
Консель с радостью согласился, да и канадец на сей раз не отказался.
Не было еще восьми часов утра. В половине девятого мы уже облачились в скафандры и вооружились резервуарами Руквейроля и электрическими фонарями.
Обе двери раскрылись поочередно, и в сопровождении капитана Немо и дюжины матросов мы ступили на глубине десяти метров на каменистое дно, на котором отдыхал «Наутилус».
Легкий вначале уклон почвы привел нас к крутому откосу, сбегавшему метров на тридцать вниз. Мы спустились в котловину, резко отличавшуюся своим видом от дна, по которому мы ходили во время первой экскурсии в Тихом океане. Здесь не было ни мягкого песка, ни подводных лужаек, ни морских лесов. Мне сразу бросились в глаза особенности местности, по которой нас вел капитан Немо. Это было коралловое царство.
В отделе зоофитов, в подклассе альционарий, имеется отряд горгоний, к которому принадлежат благородные кораллы, любопытные создания природы, по очереди относившиеся учеными ко всем трем царствам природы — минеральному, растительному и животному. Это лекарство древних и драгоценное украшение наших современниц было окончательно отнесено к животному царству только в 1744 году англичанином Тремблеем.
Коралл — это колония мельчайших животных, образующих каменистый, хрупкий полипняк. Эти полипы имеют одного родоначальника, породившего их почкованием, Живя общей жизнью, каждый из членов колонии в то же время имеет свою частную жизнь.
Я читал последние работы об этих любопытных зоофитах, и мне было чрезвычайно интересно посетить лес из окаменелых коралловых деревьев, который природа насадила в глубине океана.
Мы засветили фонари и пошли вдоль только еще воздвигаемой кораллами стены, которая с течением времени отгородит эту часть Тихого океана от Индийского. Дорогой мы все время должны были обходить чащи коралловых деревьев. Только в отличие от земных деревьев, эти древоподобные растения росли сверху вниз, прилепившись основанием к скалам.
Свет наших фонарей рождал поразительные эффекты, падая на ярко окрашенные ветви. Мне порой казалось, что эти окаменелости покачиваются от движения воды; мне хотелось сорвать с них свежие венчики с нежными тонкими щупальцами, только что распустившиеся пышным цветом или еще едва начинающие распускаться. Легкие, неуловимо быстрые рыбки стрелой проносились, чуть задевая их, как стайки птиц. Но стоило мне протянуть руку к этим живым цветам, как вся колония приходила в беспокойство. Белые венчики прятались в свои красные футляры, цветы увядали на глазах, и цветущий куст превращался в засохшую окаменелость.
Случай привел меня к зарослям самых редких зоофитов. Эта коралловая роща не уступала по красоте кораллам, которые добываются в Средиземном море у французских, итальянских и африканских берегов.
Окраска благородных кораллов оправдывает поэтическое название, которое ювелиры дают лучшим экземплярам: «кровавый цветок» и «кровавая пена».
Вскоре кустарник стал чаще, а деревца — выше. Длинные коридоры фантастической архитектуры открывались перед нами.
Капитан Немо углубился в темную, слегка наклоненную галлерею, которая постепенно привела нас на глубину в сто метров.