думает и, идя в строю, затягивает шаг. Тот же старшина, воевавший еще в четырнадцатом году, говорил, что интеллигенты быстро вшивеют, не вкладывая в это, впрочем, никакого второго смысла.
Биологией, и особенно генетикой, с которой начинал, отец продолжал интересоваться всю жизнь, одним из первых стал о ней писать. Среди главных своих открытий он числил «ген бердичевского еврея» – в Бердичеве наш род прожил несколько веков: наблюдая себя, своего брата и меня, отец признал за таковой рубашку, всегда торчащую сзади из брюк аккуратным треугольником.
Как-то, дело было уже в санаторном отделении психбольницы имени Кащенко, он на прогулке встретил человека в клетчатой байковой рубахе, которая прямо салютовала, откуда ее хозяин родом. Отец подошел к нему, спросил, но оказалось, что это американец, который ни слова не говорит по-русски. Медсестра сказала, что он приехал в Россию из Нью-Йорка на пушной аукцион, но ничего не купил, впал в депрессию и лег в больницу прийти в себя. Казалось, теория отца потерпела крах. Какова же была его радость, когда накануне выписки торговца выяснилось, что в 1903 году он в полугодовалом возрасте был вывезен родителями в Америку именно из Бердичева.
Во время своего арктического перелета на одной из стоянок отец поссорился с кем-то и, обидевшись, ушел в тундру. Была полярная ночь, началась метель, нашли его случайно. Ребенком он остался и сейчас, в свои нынешние семьдесят лет. Впрочем, он прав, когда говорит, что оправдал свою жизнь и расплатился за все еще на фронте в сорок третьем году.
Дело было на Украине. Шел бой. Рота взяла в плен двух венгров и трех чехов. Наши были в полукольце, боеприпасы – на исходе. Командир хотел их повесить (стрелять он жалел, боялся обнаружить, где залегла часть), отец не давал. Отправить пленных в тыл было не с кем: на счету каждый солдат. Отец, военный журналист, был в ту пору уже майором, ротный – капитаном. Чехи и венгры стояли рядом, слушали их перепалку и все понимали. В конце концов отцу удалось отбить их. В тыл он вез и довез их сам на редакционном «козлике» без всякой охраны. Все они дожили до конца войны.
Свой род мы ведем от Исаака, третьего брата Иисуса Христа. Вскоре после того, как Иисус, проповедуя, стал ходить по стране, Исаак со своей женой Рахилью и двумя маленькими детьми покинули Израиль и сначала поселились в Греции, в Коринфе, переписывая для тамошних евреев Тору (почерк его был удивительно красив), потом в Медиолане, и уже в самом конце жизни семья снова переехала, на этот раз в Испанию, в Сарагосу. Не думаю, чтобы Исаак заметил эти длинные бессмысленные переезды, которые в надежде приобрести достаток всегда была готова предпринять Рахиль. Так мы поселились в Испании, где прожили почти полторы тысячи лет вплоть до указа, изгоняющего евреев из этой страны. В Сарагосе Исаак действительно оказался единственным переписчиком, однако, процветали они недолго, скоро его глаза, измученные нескончаемым чередованием букв, стали слепнуть, и последние годы семья жила почти целиком на помощь, оказываемую общиной.
До 5651 года, или до 143 года по рождению Христа, о судьбе потомков Исаака мне ничего не известно. Скорее всего, не отмеченные ни особыми способностями, ни богатством, они жили, не покидая Сарагосу или всегда рано или поздно в нее возвращаясь. Во всяком случае, первые известия о моей семье, датируемые, как я уже говорил, серединой II века, происходят именно оттуда.
К этому времени христианство уже широко распространилось в еврейских общинах диаспоры. Споры и конфликты между правоверными иудеями и последователями новоявленного Мессии побудили руководителей самых старых и больших общин послать в Палестину несколько раввинов, известных своей святостью, чтобы на месте выяснить происхождение и сущность нового учения. Особенно занимала их личность пророка.
В разрушенной и безлюдной Палестине, однако, не удалось узнать ничего достоверного. Страшные картины всеобщего запустения и людского горя в некогда цветущей стране, в Земле Обетованной, о которых они слышали от многих беженцев, а теперь увидели сами, почти полностью поменяли первоначальные планы. Дни их пребывания в стране были целиком заполнены трудами, связанными с постройкой и восстановлением разрушенных синагог, организацией хедеров и ешиботов. Все деньги, привезенные с собой, и те, что они запрашивали с каждым кораблем, покидающим Палестину, шли на это да на помощь умирающим с голоду соплеменникам. Миссия затянулась, многие раввины решили остаться в Палестине, следы других затерялись, и только через три года, когда двое из посланных вернулись назад, направившие их общины получили о Христе и его учении некоторое представление, впрочем, отрывистое, сплошь и рядом недостоверное.
Ужасные дни осады и разрушения Храма смешали и погребли под собой память о пророке и его учениках. Нового было немного еще и потому, что в самой Палестине его последователи исчислялись единицами, да и те совсем недавно приехали в страну частью из Египта, частью из малоазийских общин. Правда, раввины смогли найти разрушенную деревню, из которой, по преданию, происходили родственники Иисуса, однако все потомки его семьи, как и многие-многие другие, или погибли, или затерялись за эти страшные сто лет. Связи разорвались, и некому было их восстановить. Люди потеряли родных, рассеялись по всему миру, и, хотя у каждого когда-то были отец, мать, братья, сестры, судьба так перемешала их, раскидала, что они, уже как безродные, пустили новые корни среди других народов в разных концах земли.
Но одно воспоминание, связанное с семьей Иисуса, все же осталось. Предание приписывало Ему, но чаще Его брату выполненные поразительно красивым почерком Пятикнижия, которые изредка встречались в Галилее. Вряд ли раввины обратили бы на это свидетельство большое внимание, если бы оно не было единственным. Кто-то из них вспомнил, что уже видел такое написание букв, и не раз, в Александрии, и когда, после возвращения раввинов из Палестины, были запрошены крупнейшие книготорговцы Рима, выяснилось, что Тора, выполненная этим почерком, большая редкость и высоко ценится знатоками, причем чаще всего книги попадают к ним из Медиолана и Испании. Испанские книготорговцы сразу указали на Сарагосу, на еврейском кладбище которой и покоился вместе со своей женой Рахилью Исаак – брат Иисуса Христа.
Приезд в Сарагосу многих ученых-раввинов, в том числе Рабби Ионатана и других, их беседы с последним потомком Исаака, Симоном, доставили тому некоторое положение в общине. Во всяком случае, вскоре после отъезда миссии этот самый Симон, живший до того поденной работой, женился на дочери богатого торговца пряностями и зажил своим домом. Об Исааке и, тем более, о Христе Симон ничего не знал, и раввины скоро уехали, впрочем, они были удовлетворены тем, что никакого интереса к проповедям последователей Иисуса Христа он не проявил.
Известие о том, что в Сарагосе живет потомок брата Христа, быстро достигло самых отдаленных христианских общин, и в том же году, через несколько месяцев после отъезда Рабби Ионатана, у Симона