Я смотрю на забор между нашими домами и снова начинаю рыдать. Я не понимаю, откуда в моем теле столько слез. Еще вчера Форрест был здесь, живой и здоровый. Он выпрыгнул из фургона, он дышал, двигался, бегал, а теперь его нет.
Насколько это возможно, я беру себя в руки, захожу в дом и вижу маму. Она сидит за кухонным столом с чашкой чая.
– Ты ездила к Калебу, – говорит она еще до того, как я закрываю дверь. Накануне вечером я отправила ей сообщение и предупредила, что останусь там на ночь.
– Я… д-да, – заикаюсь я и отворачиваюсь к холодильнику. Я беру диетическую колу, хотя не уверена, что хочу пить. Мне просто нужно чем-то занять свои руки.
– Хм. – Она берет чашку и выливает недопитый чай. – Как интересно.
– Мы дружили, мам. До того, как мы начали встречаться, он был моим лучшим другом. После Лорен.
Она вздыхает и смотрит туда, где ей хотелось бы, чтобы была посудомоечная машина.
– Но к Лорен ты не поехала, не так ли?
Она права.
– Калеб мне ближе, – бурчу я.
Она берет у меня из рук газировку, ставит ее на стол и притягивает меня в свои объятия.
– Как ты?
– Все еще в шоке, – признаюсь я, держась за маму. Я хотела бы, чтобы мне стало от этого легче, но легче не становится.
– Я звонила твоему психотерапевту, – говорит она, и я замираю в ее объятиях. – Назначила тебе консультацию на конец недели. Если хочешь, можешь сходить. Я подумала, что тебе это понадобится.
– Спасибо. – Я проглатываю ком в горле.
– Я знаю, это ничего не изменит, но у тебя есть я. Можешь поговорить со мной в любое время, когда захочешь.
Я целую ее в щеку.
– Я знаю, мам. Я люблю тебя.
Она трепетно касается моей щеки, как будто пытается запомнить, как я выгляжу.
– Вы, девочки, – лучшее из всего, что я создала. Жаль, что я не стала для вас более сильной матерью.
– Пожалуйста, – умоляю я, – никогда не сомневайся: ты была настолько сильной, насколько могла.
Ее губы дрожат, она готова расплакаться, и на этот раз я обнимаю ее и утешаю. Мы долго стоим, прижавшись друг к другу. Иногда возникает потребность обнять другого человека и найти в нем утешение, и это нормально. Потребность в человеческом прикосновении не делает нас слабыми.
Глава пятьдесят третья
Ненавижу похоронные бюро.
От одного их вида становится тошно. Например, в этом бюро старый темно-бордовый ковер и пахнет шариками от моли.
Мы с мамой сидим сзади. Впереди маленький гроб, он закрыт.
Я не видела Тайера всю неделю, но сейчас он, подавленный, стоит у гроба. Никогда не видела, чтобы человек выглядел таким потерянным, как будто он, хотя и в своем теле, но на самом деле его там нет. Родители стоят рядом, его брат разговаривает с Кристой, которая плачет у гроба.
Рядом с гробом – две большие фотографии Форреста. В одной он держит бейсбольную биту из малой лиги. Я даже не знала, что он играл. На другом снимке он на чьей-то свадьбе, на нем синий костюм.
Я.
Блядь.
Ненавижу.
Синий.
Синий цвет безжизненен.
Это холодные губы и неподвижные конечности.
Это цвет его смерти.
Я больше никогда не полюблю этот цвет.
Тайер машинально приветствует людей, зеркально отражая их движения, но на самом деле он не здесь. Криста падает перед гробом, и пожилая пара подхватывает ее за руки и уводит в боковую комнату. Скорее всего, это ее родители. Сидящая рядом со мной мама опускает ладонь на мое колено.
– Как ты?
Я отвечаю, сдерживаясь изо всех сил:
– Держусь.
Я потираю подаренное Тайером кольцо, пытаясь найти утешение в прохладном металле.
– Все это как будто неправильно. Правда?
– Правда.
Кто-то опускается на скамью рядом со мной, я оглядываюсь и с удивлением обнаруживаю Калеба. На нем светло-серый костюм с зеленой рубашкой. Светло-русые волосы приглажены, подбородок гладко выбрит.
– Ты приехал. Зачем? – в замешательстве спрашиваю я.
Его щеки слегка розовеют.
– Я подумал, вдруг тебе понадоблюсь.
Ком в моем горле становится тяжелее, и я сжимаю его руку в своей.
– Так и есть. Ты мне нужен. – Я протягиваю другую руку к маме и смотрю то на него, то на нее. – Вы мне нужны.
Как-нибудь, когда-нибудь я через это пройду. Мне придется это сделать. Мои чувства ничто по сравнению с тем, что испытывают Тайер и Криста.
Члены семьи посещают заупокойную службу, а мы втроем идем на поминки в общественный центр. На них собрался весь город. За столом в центре, чтобы иметь возможность наблюдать за всем происходящим, сидят Тельма и Синтия.
Вдоль стен расставлены столы с закусками. Люди обслуживают себя сами, их голоса мягкие и приглушенные.
Здесь есть и столик с горсткой мальчиков. На похоронах я их не заметила, но они, должно быть, друзья Форреста. Даже не представляю, как в таком возрасте столкнуться с трагедией, со смертью и узнать, насколько хрупкая наша жизнь.
– Тебе нужно поесть. – Калеб подталкивает меня к еде.
– Я не голодна.
– Ладно. Садись, я принесу тебе тарелку. Съешь, сколько сможешь. Вам я тоже что-нибудь принесу, – сообщает он моей маме.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уже ушел. Мама бросает на меня многозначительный взгляд.
– Хороший парень.
– Так и есть, – киваю я, глядя на стол.
Но он не тот, для кого бьется мое сердце.
Калеб возвращается, ставит тарелки перед каждой из нас и уходит, чтобы набрать закусок для себя. Я озираюсь по сторонам, пытаясь увидеть, приехал ли Тайер, но не замечаю ни его, ни Кристу. Зато вижу его брата.
– Я сейчас вернусь, – бормочу я маме и отхожу от стола.
Я не слышу, что она отвечает, потому что уже направляюсь к Лейту.
– Привет. – Я хватаю его за руку, и он поворачивается ко мне. – Не знаю, помнишь ли ты меня…
– Конечно, помню. – Он приглушенно улыбается и обнимает меня.
– Как он? – спрашиваю я, когда он меня отпускает. Его легкая улыбка полностью гаснет.
– Плохо. Я никогда не видел брата… – Он качает головой и опускает взгляд. – Страшно подумать, что он сейчас переживает.
– Да, страшно. И ужасно. – Мой голос срывается, и я боюсь, что опять разрыдаюсь. Мама права, что назначила мне встречу с психотерапевтом. Я все время думаю о том, как выглядел Форрест, когда его тело вытащили из воды. Я вспоминаю его обмякшее тело и то, как я опускаю ладони ему на грудь.
– Я знаю, что ты там была, – продолжает он. – Брат сказал. Как ты справляешься?
Я ворочаю языком во рту, подыскивая правильные слова.
– Все кажется каким-то нереальным. Я все жду, что очнусь от этого дурного сна.
Его руки нервно висят по бокам.
– Я тоже. – Он качает головой. – Не дай бог никакому родителю через это пройти. Пережить своего ребенка.
– Это невыносимо.
– Я сказал брату, что ему следует продать дом.
Мое сердце замирает.
– Что он ответил?
– Что не сможет. Это последнее место, где Форрест был жив, и он оттуда не уедет. Он постоянно говорит что-то о домике на дереве, но никакого домика на дереве нет.
Из моих глаз капают слезы.
– Форрест хотел, чтобы папа построил ему домик на дереве. Тайер все обещал и обещал, а теперь…
– А теперь уже слишком поздно.
Я опускаю голову и смотрю на свои простые черные туфли.
– Я просто хочу, чтобы ты знал, что мысленно я со всеми вами.
– Мы это ценим. – Он похлопывает меня по плечу.
Я возвращаюсь к столу, опять осматриваю комнату в поисках Тайера и нахожу его за столом со своими родителями. Он выглядит измученным, как будто совсем не спал после трагедии. Я хочу подбежать к нему, обнять, сказать, что люблю. Но что-то меня удерживает.
Я присоединяюсь к маме и Калебу, беру вилку и заставляю себя наполнить желудок хотя бы чем-то.
– Спасибо, что принес еду.
– Без проблем. – Калеб внимательно наблюдает за мной, вероятно, ожидая, что я снова сорвусь.