послала Алисе, объясняя, что вынуждена была привести как «вымышленный предлог» разрыва своих отношений с семьей «слишком нежные» чувства Кэрролла к Алисе, проявлявшиеся все сильнее по мере того, как девочка росла. На самом деле предлог был не совсем вымышленным: Кэрролл испытывал «слишком нежные» чувства не к Алисе, а к самой Ине! А главное, я вспомнила о четырех рукописных тетрадях, которые так и не дошли до нас, и в них описывались первые годы отношений с Лидделлами. Все цензурные вторжения родных были сосредоточены на тех годах: последнее коснулось именно этой страницы, вырванной из дневника за 1863 год. Для непредубежденного читателя эта страница сама по себе не содержала ничего неподобающего, но для Менеллы, прочитавшей дневники целиком, то был последний отголосок истории, которую надлежало скрыть любой ценой. Тогда я поняла, что она пыталась утаить, вырывая страницу: первой девочкой, в которую влюбился Кэрролл, была Ина, а не Алиса. Менелла и Вайолет, как и их отец Стюарт, имели возможность прочитать все тетради. И женская интуиция либо проницательность позволили им прочитать между строк то, на что их отец не обратил внимания, штудируя эти четыре тома: историю запретной любви. Естественно, все, что Кэрролл считал возможным сообщить об этой истории в своих дневниках, было в его глазах «невинным» и достаточно замаскированным, чтобы благосклонный взгляд племянника ни за что не зацепился. Однако Менелла, наверное, боялась, что кто-нибудь еще обнаружит то же самое, что и они с сестрой, и решила уничтожить первые четыре тетради. И все-таки в тетради 1863 года сохранился последний след этой тайной истории, на странице, где описывалась размолвка с миссис Лидделл. Менелла решает тоже вырвать ее, но, мучимая совестью, обобщает в единственной фразе ее содержание. Этот последний знак, чудесный клочок бумаги мог стать розеттским камнем для того, кто сумел бы его прочитать. Я должна была сразу сообщить о находке своему научному руководителю Торнтону Ривзу, но, теперь уже не стесняюсь это сказать, предпочла этого не делать. Была уверена, поскольку знала Ривза достаточно, что, едва бросив взгляд на документ, он найдет способ присвоить его себе и стяжать для себя всю славу открытия. Я осознавала, что обнаружила самым неожиданным образом маленькое сокровище, и ужасно боялась, что на следующий день, когда музей откроется, кто-нибудь другой на него наткнется. И я решила забрать документ себе и позвонить профессору Артуру Селдому, которому полностью доверяла. Он пообещал сделать все возможное, чтобы честь открытия осталась за мной, а я со своей стороны согласилась вернуть документ на место после того, как представлю его на заседании Братства. Я вернулась в Оксфорд с документом, спрятанным в укромном месте. Пока ехала из Гилдфорда в поезде, мне на ум приходили разные ответвления темы; ко мне являлись, представали передо мной во множестве детали из материалов о жизни Кэрролла, из тысяч и тысяч книг о нем, и фрагменты из его корреспонденции, которые ныне виделись в совершенно ином свете. Я осознала, что, потянув за эту нить, смогу написать не просто статью, а целую книгу. Не скрою, я пребывала в эйфории и слишком ревностно отнеслась к своему открытию. Понимала: мне невероятно повезло, что никому до сих пор не попался на глаза этот клочок бумаги, а значит, мне нужно написать эту книгу. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь отнял у меня мое законное право. Приехав, я, как всегда по утрам, зашла в Институт математики, заглянула в свой почтовый ящик и обнаружила конверт, на котором не было написано ничего, кроме моего имени. Заинтригованная, я открыла конверт. Внутри была фотография обнаженной девочки посреди леса, и мне показалось, будто это снимок из серии, какую Кэрролл сделал с Беатрис Хэтч, а потом отправил отретушировать в Лондон. Вместе со снимком в конверте находилась записка от Леонарда Хинча. Он излагал в самом любезном тоне, что его интересует мое мнение об этой фотографии, в том, что касается техники ретуширования, эпохи, камеры, которой она была снята, и реактивов, использованных Кэрроллом. В конце Хинч записал номер своего телефона. Я восприняла это как знак судьбы. Только я решила написать книгу, и вдруг, стоило мне приехать, как издатель всех книг о Кэрролле выходит со мной на связь. Я сразу позвонила ему, ведь письмо пролежало в моем почтовом ящике два дня. Думала, что эта фотография – хороший предлог поговорить с ним и изложить концепцию книги. О пресловутой серии фотографий я знала достаточно, чтобы когда угодно обсудить с ним данную тему. Услышав такое мое утверждение, Хинч рассмеялся и предложил встретиться завтра вечером, попозже, в час, «когда уже можно будет чего-нибудь выпить». Я объяснила, что слишком поздно не смогу, поскольку собираюсь пойти в кино, и мы договорились на шесть.
Повесив трубку, я вгляделась в фотографию и сразу ощутила нечто странное в этом изображении, хотя и не могла бы определить, что именно. Вероятно, что-то в выражении лица девочки, не таком, как я помнила. Я поднялась к себе в комнату и нашла книгу Генри Хааса, где помещена великолепная репродукция того же самого снимка. Тогда я обнаружила любопытную вещь: небольшие различия между двумя фотографиями. Поза девочки на оригинальном снимке казалась более скованной, волосы были другой длины, и даже трава, на которой она лежала, выглядела по-иному. Сначала я подумала, что речь идет о снимке, сделанном в тот же день, только при другом освещении. Но потом вгляделась в черты девочки и поняла, что, как ни странно, это вовсе не Беатрис. Я вспомнила, что была еще сестра, Эвелин, очень похожая. Наверное, подумала я, Кэрролл решил снять обеих девочек в одной и той же позе. И стала искать фотографии сестер. И, хотя вначале в это было трудно поверить, я пришла к выводу, что на фотографии, которую мне прислал Хинч, не изображена ни одна из сестер Хэтч. То была какая-то третья девочка, не похожая ни на одну из известных мне моделей детских фотографий Кэрролла. Тем не менее фотография казалась сделанной в ту же эпоху, что и вся серия, и в аналогичной технике. Тогда мне пришла в голову мысль: в ту же самую эпоху объявились подражатели Кэрролла. В тот вечер я несколько часов потратила на то, чтобы проследить по библиографии, относящейся к тому десятилетию, не встречалось ли где-нибудь упоминание о подобных имитациях. К шести часам, со всем тем, что мне удалось выяснить, я отправилась на встречу с Хинчем. Он сам открыл дверь, и это меня удивило. Извиняясь за беспорядок, царивший на столе у входа, где громоздились письма и посылки, объяснил, что секретарша ушла в