— Нас будут ждать, — еще раз повторил Хелья.
Их ждали. И гораздо ближе, чем предполагал Хелья. Наверное, он-то сразу заметил собрата, а вот для остальных он просто выступил из камня. Беловолосый, бледный как слепой червь, с огромными темными глазами, похожими на глаза насекомого. Сложением он не походил на насекомое совершенно — он был выше среднего роста, крепкий, с длинными сильными руками. Кожаный кафтан был подпоясан широким поясом с бронзовыми бляхами, как у знатного, и наручи, как и перевязь, были украшены знаком ущербной луны. Черные рубаха и штаны, сапоги до середины голени. При нем был короткий меч и несколько метательных ножей. Он стоял, бесстрастно глядя своими муравьиными глазами на Дневных.
С Хельей они обменялись короткими кивками, но Ночной дал знак говорить Сатье-барду и отступил.
— Привет тебе. Я Сатья, бард короля, Я блюду Уговор.
— Я Тьясса из холма Ущербной луны. Я блюду Уговор. Кто должен встать на Камень?
— Я, Деанта, — сказал Деанта, выступая вперед. — Я блюду Уговор.
Ночной Тьясса кивнул.
— Тогда идем.
И нырнул во тьму.
— Я Деанта, — сказал Дневной, остановившись перед Тэриньяльтом и Адахьей. — Я блюду Уговор.
Майвэ не сразу поняла, почему так застыл, открыв рот, Адахья и выругался Эдеанна. А потом, присмотревшись, ойкнула сама. Дневной был невероятно похож на ее брата. Если бы волосы у него были не черные, а белые, и лицо не такое смуглое, то просто двойники. "А брат очень походит на своего покойного отца, моего дядю. А отец рассказывал, что когда государь Эринт ходил на поле Энорэг подтверждать Уговор, ему показалось, когда он увидел короля Дневных, что он видит свое отражение… Значит, этот юноша должен встать на Камень… Они же видели моего дядю Эринта, они тоже узнали…"
Майвэ вышла на свет факела.
— Я Майвэ, дочь государя Холмов. Я блюду Уговор, — сказала она, протягивая ему руку. — Теперь, наверное, я не нужна, и можно меня отправить домой. Но ты не думай, я не боюсь и не уеду.
"Какая же красивая, какая чудесная девушка", — подумал Дента, ощущая, как невольно расплывается в улыбке и краснеет.
— Я не думал так, — проговорил он. — Вовсе не думал!
— Я могла бы уехать, но, наверное, лучше останусь пока.
Деанта понял, о чем она не хочет говорить вслух. Это они с Малленом и Сатьей обсуждали не раз. На Камень должен стать человек королевской крови, крови Близнецов… Теперь он просто обязан сделать это. Чтобы ей не пришлось.
ХОЛМЫ
Страшнее тварей Провала оказалось молчание Провала. Никогда еще такого ощущения беды не было в Холмах. Стража Провала и маги были издерганы ожиданием до предела, люди не могли спать. Все ждали. Это тягостное ощущение передавалось всем жителям Холмов. Твари, жившие на поверхности, тоже затаились — словно сами опасались грядущего.
Ожидание убивало. Убивало по-настоящему. Уже несколько человек в Королевском холме покончили с собой. Это были совершенно разные люди — молодые и старые, мужчины и женщины, знатные и простые. Ни в чем не схожие — кроме смерти.
И все чаще король Холмов, Ринтэ Злой Язык становился молчалив. И бледнел порой так, что даже бледнокожие Ночные ужасались — даже Тэриньяльты, бледные, как подземные черви. Госпожа Асиль казалась рядом с братом своего супруга румяной как Дневная. И когда накатывала на него это слабость, сгонявшая все краски с его лица и покрывавшая холодным потом его лоб, глаза его становились темными и огромными.
Тогда Сэйдире, Лебединая Госпожа, словно обретала силу. Она была нужна ему. Жизнь жаром вспыхивала в ней, и король, глядя на нее, улыбался, и румянец снова появлялся на его щеках. Недаром, видимо, говорили в старину — нет земли без короля, нет короля без супруги.
С востока люди Дня больше не приходили, как сообщала госпожа Адиэ. Те, что жили возле ее Холма, исправно стояли на страже вместе с Ночными, но в них было отчаяние и ярость, какие бывают только у людей, потерявших все. Они не пели песен. Иногда Ночные видели, как они плачут или молча смотрят под кровавой луной на восток, туда, где когда-то была их земля. Но с востока больше никто не приходил. Риама, которого они избрали своим предводителем, говорил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я не хочу думать. Потому, что тогда мне полезут в голову, — он стучал при этом себя по темечку, — видения. Они сразу хлынут, ничем не остановишь. Не то я сам придумываю, не то… кто-то насылает? Не знаю.
— Что ты видишь? — спрашивала госпожа Адиэ Воинственная, утирая слезы — все же была она женщина, а женщины нежны и чувствительны.
Риама мотал головой и говорил через силу, жмуря глаза, полные слез:
— Ты видела, госпожа, как на озере по весне лед проваливается? Вот и вся наша земля так. Города стоят как льдины, а вокруг земля проваливается, и провал заполняет черное болото, а в нем кишат черви, и чешуйчатые змеезубы, и белоглазые кровожабы. И из города не выйти. Не спастись. — Он поднимал незрячий взгляд на госпожу Адиэ и говорил: — И я представляю, как они там… внутри. Умирают от голода и безнадежности. Или выводят кого-то одного, чтобы его сожрали твари и дали еще день, еще день жизни…
— Я бы лучше пошла и погибла в бою, — шептала госпожа Адиэ.
— Все, кому хватило духу умереть в бою, либо умерли, либо прорвались сюда.
— Тогда остальные умерли еще до смерти.
Риама не отвечал. Он даже не плакал. Плакала госпожа Адиэ, а потом вставала, собирала своих охотников и добровольцев из Дневных и шла из Холмов на восток, убивать тварей. Последнее время она заметила — или ей показалось — что болото на какие-то три-четыре шага приблизились к Холмам. Она проверила. Так и было. Ей не хотелось думать, почему так.
А потом с восхода пришла Мертвая волна.
Ринтэ даже порой улыбался. Но улыбка надолго не задерживалась на губах. Слишком много мыслей. Слишком тяжелое ожидание. Слишком мучительное неведение. И слишком тяжкая ноша.
Когда-то, давным-давно он приехал в родной холм со страшной мыслью — как легко он мог бы вырезать весь холм. И вот, наступает неведомое. И вряд ли это остановит его королевская сила. Он еле держался. Все кончалось, уходило, как уходит кровь из раны. Что-то обязано, просто непременно должно случиться — иначе зачем он живет? Зачем умер отец и погиб брат? Зачем он вырывал власть из рук Жадного, если все кончится вот так?
Они с дедом сидели над Королевскими садами на галерее, когда вдруг на мгновение словно бы замолкли шумы водопадиков и ручьев, звон колокольчиков и разговоры. Дед с внуком переглянулись.
Бездна зашептала.
И Ринтэ вдруг посерел и согнулся, падая вперед.
Дед подхватил его.
— Ты что? — испуганно зачастил он. — Ты что? Тебе воды? Я сейчас, я лекаря…
— Ннннет, — провыл Ринтэ. — Никого не зови… Нельзя, чтобы знали. — Он поднял белые мутные глаза. — Земля пошатнулась, — выдохнул он. Сглотнул, переводя дыхание. — Она оперлась на меня, — выдохнул он. — Тяжело…
Его вырвало.
Сэйдире хлопотала вокруг мужа. Ринтэ лежал на тахте, глядя в потолок.
— Ты почти не спишь.
— Бездна шепчет.
— Ты ничего не ешь.
— Бездна… Где Майвэ…
Сэйдире отвернулась, стиснув зубы. Яростно вытерла глаза.
— Я знаю — с ней все хорошо.
Ринтэ повернул голову и остановил на ней мутный взгляд.
— Я мать. Я чувствую. С ней все хорошо!!
— Ты меня прощаешь? Я же отпустил ее.
— Кто бы ее удержал, — прошептала Сэйдире. На глаза накатили слезы, веки отяжелели. Она услышала всхлип. В ужасе посмотрела на мужа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ринтэ молча рыдал, отвернувшись к стене. Жалко, как слабый ребенок.
Сэйдире, скривившись от жалости к нему и себе самой, легла рядом и обняла его за плечи.
Но она не плакала. Кто-то должен не плакать. Было тихо. Совсем тихо, Ринтэ затих, и она уже подумала, что муж уснул. Постепенно сон пришел и к ней.
Но Ринтэ, король Холмов, не спал.