Читать интересную книгу Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

И седенькие деды, давние приятели, Ивко с Савкой, счастливыми глазами смотрят на свет: собрались с силами люди, нагнали страха на панов. Эх, пожить бы, да некогда...

Стихал говор, парило. Время шло к полудню. Уже и скотина напаслась, пополнели бока, люди разлеглись на траве. Захар предусмотрительно наказывал: не разбегайтесь! Клонило ко сну, уставшие за ночь люди дремали. Жара томила, валила с ног, загнала все живое в лесную чащу, на дно речное. Грелись и квакали жабы в болоте, навевая сон, полегла, привяла трава, птицы дремали в тени, таинственная тишина повисла над лугами, только девчата плескались в прозрачной воде.

Вдруг дикий свист разрезал воздух. Раздался визг. Сон оборвался. Люди очнулись. Над лугами стряслась беда. Протирали глаза.

С гиком, шумом мчались всадники, браво взмахивали нагайками, полосовали и угоняли скотину. Вероятно, в старину с таким воплем набегали на села половцы.

Заулюлюкали, заорали благим матом на всю низину:

- Загоняй!

- Оцепляй!

- Заходи!

Трещала лоза, чавкало болото, мелькали картузы. Не успели крестьяне опомниться, как полевые обходчики, лесники, объездчики, стражники, надсмотрщики захватили скотину.

Тут только все спохватились. Последнюю коровенку, поилицу-кормилицу пан уводит. Рассердились, озлились.

- Люди, в колья! - подал команду Захар.

Гнев опалил сердца.

- В палки! - пронесся клич по долине.

Панские слуги, может быть, справились бы и скорее, да нелегко скотину согнать - разбрелась в кустах, в камышах.

- Люди, за мной! - кричал Охрим Жалий, хоть был позади всех, увяз в топком месте, выбирался с помощью палки. - Вперед! - призывал он по солдатской привычке, прихрамывая и догоняя товарищей.

Захар вед возбужденную толпу. Продирались сквозь кусты, сквозь лозу, задыхались, хрипели, нагоняя всадников. Мало насдирали штрафов, попили крови?!

Еще люди не добежали до стражников, а уже Павло вместе с парнями и девчатами схватился с ними. Свистели нагайки, трещали колья, зловеще блеснула сабля. Назар Непряха вздумал испугать нападающих, но, сбитый колом с коня, полетел стремглав, распластавши руки. На Павла наскочил урядник Чуб, смял конем, подоспели Гаркун, Пугач. Накинулись, сгребли также Максима, катались по земле. Урядник Чуб насел сверху, бил нагайкой, Орина, как волчица, выскочила из лоз, на помощь Павлу и начала пороть серпом сукно на уряднике, не проявив никакого уважения к всесильному мундиру. Чуб взвизгнул, свет померк в его глазах. Он схватился за жирный бок, с сожалением глядя на новое казенное сукно наивысшего качества. Женщина пропорола его вместе со шкурой, и урядника обожгло, как огнем, но он все рассматривал новый мундир, разорванный с мясом не по шву, а поперек полы...

Через болото, тростники и заливчики люди бежали с кольями, забрызганные грязью, разъяренные, и начали бить стражников, подмявших Павла и Максима. Стражники вскочили, стали обороняться саблями. У Гаркуна и Пугача оказались проволочные нагайки, - как резнет, лопается сорочка и кожа. Однако надсмотрщикам досталось больше всего - их постигла кара за все притеснения, которые они причиняли крестьянам в экономии. Разве ж они легко расплатятся? Палки щедро ложились на крепкие спины, да жилы-то воловьи, разве перебьешь их? "И это еще не все!" - приговаривали, заверяли их. Стражник Непряха влез на коня, но держался в стороне. В разгаре боя раздались выстрелы. Люди оторопели. Стрелять в честных людей? Напали с саблями и ружьями на людей, которые вышли с голыми руками? А что, если бы они взяли вилы? Да садили бы под ребра?! Вся долина от гнева заревела. Схватились в рукопашную, били, резали, рвали, давили, топтали... Неожиданно появился Калитка верхом на лошади, при знаках власти. Он решил утихомирить людей и грозно крикнул:

- Вы зачем самоуправно выгнали скот на панские луга?

Да еще полоснул нагайкой Грицка.

Так уж повелось, что Калитка везде и всегда наводил порядок. Грозное его слово, подкрепленное делом, всегда приводило людей в трепет. На свадьбе, на ярмарке ли, старшина всегда угомонит буянов. Довольно было одного появления старшины, чтобы пьяные отрезвели, а забияки, размахивавшие кулаками, взялись с поклоном за шапки. Если же огретый арапником, кто бы он ни был, попробует сгоряча перечить, все диву давались - за эту отцовскую науку надо благодарить старшину! Это ведь не кто-нибудь учит - старшина карает! На высоком посту стоит, наставляет неразумных.

К великому несчастью, на этот раз случилось что-то невероятное. Дубина Захара опустилась на здоровенную спину. С размахом вытянул Захар старшину, даже потянул при ударе. У Калитки дух зашелся, в глазах потемнело. Он зашатался, ошеломленный. Непряха тут же проволочной нагайкой резанул Захара. У того посыпались искры из глаз. Он изогнулся от боли, но и Непряха уже глотал воздух, огретый дубиной, полуослепший, оглушенный, против него стоял на деревянной ноге Охрим Жалий с длинной клюкой. Встретились. Померились... Снова замахнулись... А ведь когда-то служили в одной роте. Теперь захудалый солдатик и плохонький кузнец осмелился напасть на царского слугу! Рука повисла, сабля выпала. Разве можно выстоять с саблей против клюки? Завязалась драка из-за сабли. Вырывали друг у друга, порезали руки, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы бунтарям посчастливилось захватить саблю. Захар саданул лесника. Надсмотрщик стал хлестать Максима. Грицко ухватил полевого сторожа. Урядник смазал Охрима. Павло тряхнул урядника. Удары палок падали на спины надсмотрщиков. Верховые крутились, сбивали с ног, топтали и затаптывали конями упавших, секли проволочными нагайками. А крестьянские колья били по коням и всадникам. Грицко Хрин крутился колесом, отбивая нападение. Захар отмахивался от сабель. Всадники все наседали. Павло и Максим, ловко увертываясь, били их по ногам. Став кругом, люди то отбивались, то наступали. Тимофей Заброда из кустов ловко метал по всадникам короткими кольями, которыми притыкают коноплю. Исполосованные проволочными нагайками, девушки падали под ноги коней и резали серпами всадников, рубили тяпками. Все сбились, крутились, вопили, хрипели. Шум, крик стояли над лугами. Пока длилась схватка, женщины выхватили коров и погнали огородами в село.

Панские слуги трезвели, они увидели, что приходится туго, что немало людей искалечено, что крестьяне легко не сдадутся. Пугач сек нагайкой тех, кто подворачивался, и уговаривал:

- Что вы делаете? Остановитесь! Пан выгонит нас за то, что мы не устерегли леса, лугов!

Хитрый панский прихвостень - приневолили, мол, его с людьми расправляться. Павло, отбиваясь палкой, глумливо отвечал:

- До каких пор вы будете панов охранять?

Гаркун, ловко вертясь на коне, топча и разгоняя нападавших, кричал:

- Мы панский хлеб едим!

Захар, с яростью колотя коня и всадника, выкрикивал:

- Так ешьте же свой, панские прихвостни!

Крестьяне сильно устали, нападали теперь не с таким жаром да и скотина была уже ими отбита. Они хотели только выйти с честью, победителями - не испугались панских прислужников, долго будут те помнить, как топтать честный народ, как защищать нажитое чужим трудом панское добро.

Все же "оружия" не складывали, били уже не вслепую, хитрили, заходили, чтобы удобнее нападать. Избитые тела горели огнем, напоминали о мести. Панские слуги не хотели отступать с позором, однако были вынуждены к этому.

В это время прибыл эконом с земским. Оба они запыхались. Послали вперед облаву, рассчитывая, что объездчики разгонят бунтовщиков, захватят скот. Комиссия оценит убытки, которые будут взысканы с общества, а зачинщики будут отданы под суд. Наука и предостережение другим. Но стражников изувечили, лесников и полевых сторожей помяли, попытка усмирить бунтовщиков оружием не привела ни к чему. Только еще пуще озлили людей. На весь уезд ославили себя. Разве в экономии вымуштрованное войско? Сброд! Добросельский драл горло, унимал разгоряченных людей. Чернуха хватался за голову: всю траву вытоптали. Не столько скот потравил, сколько люди вытоптали. Измолотили. Гумно, а не луга. Повсюду выкошенные проплешины. Смотреть тошно.

Земскому и эконому бросались в глаза окровавленные сорочки, синие рубцы, распухшие, разъяренные, залитые кровью лица, ободранные спины.

Стражники, мрачные, потрепанные, сбились в сторонке. Некоторые ловили коней, разбежавшихся по кустам. Смех и срам!

Защитник порядка Калитка захотел подслужиться к земскому, постоять за царскую службу, теперь он стоит понурый, у него ободран бок. Чуб неуклюже сидит на коне с пропоротым мундиром, на штанах запеклась кровь, и чувствует он себя весьма неловко. Какой бы вояка ни был, каждого прошибет гнетущее чувство, если он светит своим грешным телом, потому что девчата порезали штаны вместе со шкурой, - куда сразу и выправка делась. Добросельский с нескрываемым презрением поглядывал на неудачливых вояк. Понадеялся, положился, - нечего сказать, испугали, проучили бунтовщиков!